– Он не Олежек! – закричал Роман Юрьевич. – Секунду! – бросил он Шленскому и, развернув кресло на колесиках, уселся напротив одутловатого, оставшегося стоять у входа в комнату. – Он не Олежек! – повторил Роман Юрьевич, наставив палец. – Он никто и звать его никак!
– Рома… – начал было одутловатый, но Роман Юрьевич поднятием пальца остановил его речь.
– Не надо мне ничего объяснять, – тихо попросил он. – Я не мент. – Он повернулся к Еве Сергеевне: – Весь город оклеен календарями с Черышевой. Пленки на комбинат отдал ты. Нет?
– Не надо так, Рома… – ответил Олег.
– Пошел вон, – сказал Роман Юрьевич.
– Роман, – заговорил снова одутловатый, – я хотел с тобой согласовать…
– Вон пошел, – повторил Роман Юрьевич и развернул кресло к Шленскому: – Извините, Леня. Слушаю вас.
– Меня? – удивился Шленский.
За спиной Романа Юрьевича телохранитель Степан в буквальном смысле выставил за дверь Олега.
– Какие проблемы?
– Да, в общем, никаких, – ответил Шленский.
– А чё пришел? – весело спросил Роман Юрьевич. – Шутка, – сказал он, не переставая улыбаться.
Шленский машинально посмотрел на Еву Сергеевну.
– А-а, – понимающе протянул Роман Юрьевич. – Ну-ну. Как девочки? – как ни в чем не бывало продолжил он разговор.
– С девочками, конечно, сложно… – завел свою волынку Шленский.
– Получишь премию, – оборвал его Роман Юрьевич. – Еще вопросы?
– Сценарий…
– Со сценарием решай сам, делай с этой хератенью что хочешь, я в тебя верю!
И, завершая аудиенцию, Роман Юрьевич ощутимо хлопнул Шленского по плечу:
– Давай гуляй. На ужин пора.
– До свиданья, – сказал Шленский.
Он только закрывал дверь с табличкой «Оргкомитет», а там уже началось.
– Ты, сука, у меня доиграешься! Я тебе, блядь, покажу сепаратные переговоры! Тебя тут завтра не будет!
Шленский отошел в сторону и закурил. Из темного холла за его спиной раздался всхлип. Шленский обернулся. В холле, забившись за кадку с пальмой, беззвучно плакала Кузнецова. Шленский помедлил – и все-таки подошел к ней:
– Лена!
Услышав за спиной голос, Кузнецова еще больше сжалась и, как ребенок, отвернулась носом к стене.
– Лена, вы что? – Шленский осторожно дотронулся до ее плеча. – Не надо плакать.
Кузнецова еще раз шмыгнула носом.
– Господи! – ужаснулся Шленский. – Да что ж такое! Ну к черту! – с нарочитой веселостью заявил он. – Сейчас организуем вам звонок! Пять минут дел! Вам в какой город?
– В Нижнеудинск, – не оборачиваясь, сказала Кузнецова.
– Ну да, – сказал Шленский. – Конечно, Нижнеудинск. Никогда не был, – пожаловался он.
– И не надо, – обернувшись, сказала Кузнецова.
– Теперь не надо, – улыбнулся Шленский. – Ну, идем звонить. Только приведите себя в порядок.
Они вызвали лифт.
– Спасибо вам, – сказала Кузнецова.
Дверь лифта открылась, обнаружив внутри Черышеву, Жукову и Стеценко, возвращавшихся с тенниса.
– Здравствуйте, – войдя в лифт вслед за Кузнецовой, сказал Шленский.
– Здравствуйте-здравствуйте, – ответила Жукова.
– Вы на какой? – спросил Шленский.
– Мы? Мы на седьмой, – ответила Жукова.
Девушки с нескрываемым интересом разглядывали зареванное лицо Кузнецовой и красное от смущения – Шленского.
– Ага, – сказал он и нажал кнопку. – До свиданья, – сказал Шленский, выходя на шестом вслед за Леной.
– Всего доброго, – ответствовала рыжая Стеценко.
Двери закрылись, и из поехавшего вверх лифта раздалось многозначительное «о-о…».
– Подождите, я сейчас, – попросила Кузнецова, отпирая дверь.
Шленский покорно присел на диванчик напротив телевизора в холле. Потом поглядел на часы, покачал головой. Потом подошел к двери, намереваясь постучать, но из соседнего номера вышла косметолог Катя, и Шленский отпрянул от двери.
– На ужин не идете? – поинтересовалась Катя.
– Да я тут вот… – неопределенно ответил Шленский.
– Ну-ну, смотрите не опоздайте, – весело предупредила Катя.
Лена вышла из номера через двадцать минут – в вечернем платье, с макияжем. Вышла – и остановилась в дверях, глядя на Шленского.
– Так гораздо лучше, – сказал Шленский. – Но мы остались без ужина.
– Алло! – кричала в трубку Кузнецова.
Портье – женщина в белом халате – морщилась и затыкала уши.
– Алло! Мама! Это я, мамочка! Не волнуйся! У меня все хорошо!
Шленский, уходивший к лифту, обернулся, и она благодарно помахала ему рукой.
Шленский вошел в свой номер и зашарил рукой, ища выключатель.
– Не зажигайте свет, Штирлиц, – раздался из темноты голос Деветьярова. – Я выкрутил пробки. И продал.
– Так заикой оставить можно, – сказал Шленский и включил свет.
Деветьяров сидел в кресле. На сервированном столе стояли многочисленные тарелки, накрытые другими – чтобы не остывало.
– Ужин, сэ-эр…
Шленский молча сел за стол и начал быстро есть. Расправившись с салатом, молча взялся за горячее.
– Реже мечи, – посоветовал Деветьяров. – Дурачком станешь.
Шленский положил в рот огромный кусок мяса и принялся жевать.
– М-м, – мрачно с набитым ртом проговорил он наконец. – А как ты сюда попал?
– «Меня перенесла сюда любовь, – сообщил Деветьяров, – ее не останавливают стены…» Балкон закрывать надо, Станиславский! Ты когда-нибудь кончишь жрать?
– Ну, допустим. – Шленский отставил тарелку.
Деветьяров легко вскочил и, движением конферансье подняв руку вверх, заявил:
– Итак, к вопросу о Бродвее!..
– Ну-ну, – стараясь казаться недовольным, сказал Шленский. – Полегче.
– Обидеть художника может каждый… Рассказываю.
Пансионат «Роща» жил вечерней жизнью. Пройдя мимо углового номера, где Деветьяров показывал Шленскому свой «Бродвей», по лестнице на шестой этаж поднимался охранник Романа Юрьевича – Степан.
Поднявшись вслед за ним и обогнув угол здания, мы бы увидели сквозь оконное стекло Кузнецову. Сидя на подоконнике, она молча глядела в сумерки за окном. В открывшихся дверях позади нее показался Степан, и Кузнецова, кивнув, вышла за ним из номера.
В соседнем номере готовились к вечернему выходу Жукова и Стеценко: Жукова, в полной боевой раскраске, клала на лицо последние штрихи маленьким мизинчиком, а рыжая Стеценко еще стояла перед кроватью, оценивающе глядя то на одно, то на другое платье…
