талончик.
У редакции «Московских новостей» Шленский через спины и головы изучил газету на стенде. Едва отойдя от него, нос к носу столкнулся с приятелем – судя по виду, такой же богемой, как и он. Они чесали языками, салютуя проходящим мимо общим знакомым…
Потом троллейбус повез его вдоль Тверского бульвара – и через девять минут Шленский просовывал голову в окошечко кассы в одном из арбатских переулков. Получив свои аспирантские рубли, Шленский изловил такси и как белый человек поехал домой.
Вечер застал его в развале книг и альбомов, за долитым по третьему разу чаем. Ожесточенно скребя ногтями немытую шевелюру, Шленский кропал сценарий…
В программе «Время», с выключенным звуком, мелькавшей в телевизоре, рядом с Нинель Шаховой появился Роман Юрьевич. Его лицо сменилось панорамой выставочного зала. Там, среди роскошных девушек и сытых мужчин, с бокалом в руках, блаженно улыбаясь, в богемном шарфике через шею, стоял Деветьяров.
Первое, что увидел Шленский, выскочивший утром из подъезда, была стоящая посреди грязного двора огромная «вольво».
– Здравствуйте, Леня, – сказала со скамейки соседка.
– Доброе утро, – на ходу ответил Шленский.
– Вас ждут, – сообщила другая, дежурившая рядом.
– Да-да, спасибо.
– Не за что, – сказала соседка, поедая глазами «вольво». Задняя дверца открылась. Шленский поставил внутрь сумку и сел.
– Доброе утро.
– Доброе утро, – ответил Аслан, сидевший за рулем. – Поехали?
– Поехали, – ответил Шленский. – Только надо заехать еще за одним. Это недалеко, я покажу…
Аслан затрясся от смеха.
– Зае-ехать… – раздался с переднего сиденья голос Деветьярова, и из-за высокой спинки показалась его довольная физиономия. – К окулисту заезжай, Товстоногов!
Из тронувшейся машины раздался дикий хохот. Старуха у подъезда плюнула вслед.
Пробравшись сквозь грязь и нищету бескудниковских пятиэтажек, покружив на московских улочках, «вольво» наконец разогналась на шоссе и, оставив позади дымящиеся заводские окраины, въехала в Подмосковье.
Еще через полчаса, проехав вдоль глухого зеленого забора, машина притормозила у высоких металлических ворот. Дежурный, выйдя из стеклянного КПП, заглянул в предъявленный Асланом документ. Ворота открылись, и через минуту «вольво» плавно остановилась у главного корпуса.
Шленский и Деветьяров вышли из машины и переглянулись. Вокруг, сколько хватало взгляда, не было ни души, но были простор, пение птиц, запах трав… Выметенные, без единой выбоины асфальтовые дорожки вели к пустым теннисным кортам, к бассейну, в пронизанную весенним светом рощицу.
– Ну? – спросил Шленский.
– Аск, – ответил Деветьяров.
– Ребята, – окликнул Аслан. – Пошли, на обед опоздаем.
В холле росли пальмы, журчал фонтанчик.
– Так, – сказал Деветьяров, осматриваясь, пока Аслан брал у горничной ключи. – А из фонтана бьет шампанское… Ленчик!
– А!
– Ленчик, ты, случайно, не член ЦК КПСС?
– Нет, – ответил Шленский, разглядывая на столиках у пальм огромные, в полметра, шахматные фигуры.
– Ну и зря, – сказал Деветьяров.
После двух перемен закусок и рассольника подали антрекот, и он был немедленно съеден.
– Мальчики, – сказала подавальщица, провозя мимо тележку, – еще второго хотите?
– Мы? – спросил Шленский.
– Вы, вы, – улыбнулась подавальщица.
– Хотим, – сказал Деветьяров.
Женщина, убрав грязную посуду, сняла с тележки две полные тарелки и поставила их перед друзьями, ловко сменила приборы.
– Захотите еще – скажите, – попросила она и покатила тележку дальше.
Шленский огляделся. В огромном зале за накрытыми по высшему разряду столами сидели, кроме них, всего несколько человек.
– Сумасшедший дом, – сказал Шленский.
– А мне нравится, – заметил Деветьяров, поедая второй антрекот. – Я всегда говорил, что народ и партия едины. Интересно, что здесь на десерт?
– И сколько порций? – закончил Шленский.
Они переглянулись и прыснули.
– У-лю-лю! – пропел Деветьяров. – Слава КПСС!
– Тише ты, – давясь смехом, прошипел Шленский, глядя ему за спину.
По проходу шла Ева Сергеевна.
– Что, еще по антрекоту несут? – спросил Деветьяров.
– Приятного аппетита, – подойдя, сладко произнесла Ева Сергеевна. – Все в порядке? Устроились?
– Все замечательно! – ответил Шленский. – Познакомьтесь. Это Андрей Деветьяров…
– Да-да. Ведь мы уже знакомы, не так ли?
И Ева Сергеевна положила ладонь на плечо Деветьярова.
– О, конечно, – светло улыбнулся тот и изысканно чмокнул ручку с фиолетовыми ногтями.
– Сегодня отдыхайте, – вернув ладонь на деветьяровское плечо, сказала Ева Сергеевна, – а завтра начнете работать.
– Начнем сегодня, – ответил Шленский.
– О-о, – засмеялась Ева Сергеевна, – я вижу, вам не терпится… Хорошо. Тогда в четыре часа, в кинозале. Я предупрежу девочек. Я живу в триста седьмом, – сообщила она (не ясно, кому именно), – после обеда позвоните, я все уточню у Романа Юрьевича. Ну, не буду мешать.
И, озарив обоих улыбкой, Ева Сергеевна пошла обратно по проходу.
– Кто это? – глядя ей вслед, спросил Деветьяров.
Стоя посреди своего просторного двухкомнатного номера, Шленский пытался что-то сделать с торчащими в разные стороны вихрами. Глянул на часы, бросил расческу на подзеркальник, схватил ключ, пошел к двери, вернулся к зеркалу, поправил пуловер. Наконец-то выйдя из номера, хлопнул дверью. И обнаружил, что все-таки оставил ключи внутри.
– А, черт возьми!
В досаде мотнув головой, Шленский, озираясь, пошел по коридорам. Никого из обслуги не было. В холле, сидя у телефона, набирала номер девчонка в стираных джинсиках и свитерке.
– Простите, – обратился к ней режиссер будущего шоу, – вы не знаете, где тут комната горничной?
Глянув на него как на неодушевленный предмет, девчонка опустила голову и продолжила набор номера. Ошарашенный Шленский так и остался стоять, где был, а девчонка тем временем дозвонилась.
– Алло! Алло, маман, это я. Не. Не, ну все классно. Михал Николаич звонил?
Шленский вышел из столбняка и двинулся искать горничную, а в коридоре появился Деветьяров. Он захлопнул дверь своего номера, толкнулся к Шленскому и пошел к лифту. Он был в малиновой «олимпийке» с надписью «СССР», кроссовках и шинели, наброшенной на плечи. Волосы на затылке собраны в хвост, в руке магнитола.
– Все хай класс, маман! – кричала девчонка в трубку. – Да, ну точно – финал семнадцатого мая!
– Ма шер, – остановившись, обратился к ней постановщик пластики, – где тут у нас кинозал?
Девчонка подняла глаза и увидела Деветьярова.
