– Интересно. – Она задумалась. – Ты вроде бросаешь человека в этом стихе. С другой стороны, ты даешь ему свободу выбора – ждать или не ждать. Это сложнее, чем просто «жди меня, и я вернусь». С такой свободой очень тяжело…
Розу, которую я подарил ей в первый день после приезда, она оставила у меня. Вернувшись домой, я вынул цветок из таза с водой и поставил в бутылку из-под «Каберне». Роза простояла еще дня четыре, потом засохла. Но даже засохшая, она осталась единственной в квартире вещью, на которой мой взгляд мог остановиться без нервного скачка за окно.
Я всегда недолюбливал эту квартиру. Пока был в Штатах, ее еще и обчистили. Тут и красть-то было нечего, кроме книг. Зато без них, прикрывавших углы и царапины, это помещение стало действовать на меня совершенно удручающе. Два похожих на гробы шкафа, родительский черно-белый телевизор, оклеенные совковыми обоями стены и очень низкий потолок цвета немытой кастрюли из-под кипяченого молока…
В общем, ничего странного в том, что я не выбросил засохшую розу, а повесил ее на люстру.
Две следующие (следующие не в хронологическом порядке, а в порядке памяти, что выплескивается сейчас в блокнот – возможно, приличная love story должна предлагать события в последовательно накаляющемся повествовании, небольшая такая повесть, самое «актуальное» где-то в третьей четверти, с оригинальными деталями, а ближе к концу как бы легкий прыжок мысли в сторону, на ветку за окном, либо еще какой-то литературный трюк, некое обдуманное издевательство над деревцем сюжета – например, определенный отрезок времени выбрасывается, и соединение оставшихся кусков дает это дурацкое «трагическое щемление»… но нет же, я просто переношу на бумагу историю нескольких встреч с одним человеком в месяце июле такого-то лета; историю, которая странно организована моей памятью и заведомо ею искажена, ведь в этой памяти моей, как в коробке с рыболовными принадлежностями, есть множество вещей, собранных и расположенных вроде бы хаотично, но связанных друг с другом тонкими запутанными лесками, которые тоже хранятся в этой коробке и имеют привычку соскакивать с катушек, цепляясь за всё подряд, и когда ты дергаешь одну из них, то вытягиваешь любимую чуть заржавевшую блесну-»черноспинку» и, разглядывая ее, забываешь, что полез в коробку совсем за другим, за ниппельной резиной для велосипеда, которая хранится там же, ведь из нее ты делал «кивки» для зимних удочек и не заводить же специальную коробку для кивков, а «черноспинка» между тем тянет за собой еще что-то… и главное, я совершенно не знаю, что потянуло за эту леску сегодня – может быть, фраза с урока французского или волосинка на раковине рядом с забытыми часиками только что приехавшей в штаты девушки наташи с которой мы выпили прошлой ночью бутылку merlot привезенную из cофии где я сутки болтался в ожидании нью-йоркского самолета и курносая телефонистка-болгарка в паршивой гостинице была единственным человеком который говорил со мной по-русски безо всякого комплекса оккупанта в отличие от халдея из бара в пулково-2 который не хотел брать у меня стобаксовку потому что она какая-то сырая на что я ответил blow me она просто лежала в заднем кармане джинсов понюхай если не веришь и тут же сам попадаю в ужасно вонючий нью-йорк где эта зеленая рогатая телка стоит посреди воды с мороженным в правой руке и учебником права в левой и нужен еще целый год чтобы на собственной левой пальцы снова разбились о струны когда рок-группа соседа-американца пришла репетировать в наши апартаменты и я спел им мишкину тихуюзлость и своего соседскогопса вдыхая запахтравы который они оставили вовсехкомнатах и который я чувствуюдажесеичас несмотряна работающийвовсювентилятор) – короче, две следующие наши встречи связаны с ее вторым молодым человеком, Сержем.
Уже само упоминание этого, как она выразилась, «мальчика для психотерапии», сильно пошатнуло романтическую картину неожиданной измены: оказывается, любимому мужчине и без моей помощи регулярно наставляли рога. Тем не менее, когда мы встретились втроем у выхода с «Маяковской», она все- таки растерялась, попытавшись схватить за руки сразу обоих.
Я усмехнулся, она тоже, но с каким-то жалобным «ты-же-понимаешь» взглядом. И – вот ведь парадокс! – человек, который знает и видит больше, должен уступить и сыграть «просто старого знакомого», чтобы помочь бедной блондинке, запутавшейся со своими мужиками. Даже обидеться не удавалось, настолько комизм ситуации и любопытство пересилили скучное чувство собственника. Я шел слева от них, засунув руки в карманы и разглядывая прохожих, временами отдаляясь метра на два и пропуская между ними и мной ручейки встречных пешеходов – предполагалось, что именно так, а не под ручку, ходят «просто старые знакомые». Она тем временем весело щебетала с Сержем, который, кстати, оказался довольно статным и кудрявым парнем.
В баре Money-Honey, когда Серж отправился за пивом, я сообщил ей, что жизнь в Америке научила меня различать симпатичных не только среди женщин, но и среди мужчин. Сергей, по моим наблюдениям, был вполне ничего. «И довольно неглуп для своих двадцати с копейками», – добавил я вслух, а про себя продолжил: «Чего же ты со мной-то развязаться никак не можешь?»
– Интересно-интересно! – Она стрельнула глазами в сторону Сержа и, убедившись, что он всё еще стоит к нам спиной у стойки, прижалась к моему плечу. – Про мужчин в Америке поподробнее! Тебе самому шанс не представился с каким-нибудь шоколадным красавчиком?
– Шансов там вагон. Особенно когда ночуешь в приюте «Армии спасения» в негритянском квартале Питсбурга.
– Ну и?
– Ишь, как оживилась! Должен тебя огорчить – до таких великих пидоров, как Лимонов, мне еще далеко. Ленивый я, наверно. Просто зашел – там, конечно, ни одной белой рожи – и говорю: опоздал на автобус, денег нет, нельзя ли у вас переночевать…
– А они?
– Они сначала поглядели так, что я сразу призадумался, не драпануть ли. А потом вдруг один черный говорит по-русски: «До свидания!» И ржет. Я его переспрашиваю – в каком смысле? Он тут же чертыхается и объясняет, что перепутал «до свидания» и «здравствуйте». Слишком, говорит, много лет прошло с вьетнамской войны, совсем позабыл прекрасный русский язык… А потом говорит остальным – hey buddies, это не белый, это русский, на автобус опоздал, денег нет, будет у нас ночевать, дайте-ка нам с ним хорошей травы. Так мы с ним всю ночь и сидели, трепались о бабах и о ракетах. Вообще там в Америке лучше всего к нашим относятся бывшие военные.
Вернулся Серж с пивом. Мне он принес «Хайнекен», как я просил, а себе и ей – по «Балтике-тройке». Ага, вот с кем она на это подсела. Я уехал в Штаты, вином больше никто не угощает, а «первый мужчина» какой-то приличный, вообще не пьет. Ну ясно, психотерапия с милым мальчиком научила ее разбираться в сортах «Балтики».
Она обняла его у «Гостинки» при расставании. Я в это время делал вид, что никогда не видел магазинных витрин, особенно с конструктором LEGO.?Сдерживать смех было нелегко, пришлось отвернуться.
– Офигенно трогательно! Я надеюсь, он поверил, что мы с тобой учились вместе в первом классе, а потом я сразу женился на манекенщице и уехал. А может, он по моим американским шуточкам представил, что я «голубой»? Или что я полный ботаник, который всю жизнь занимается исследованием влияния лягушек на творчество Басе и Тургенева. И что сейчас ты, конечно же, поедешь домой. А я… блин, куда я-то поеду в его воображении?
– Поиздевайся, поиздевайся.
Следующий раз – снова Петергоф, куда они с подругой и Сержем приехали посмотреть Мишкино выступление на концерте. Они уже схватили где-то пива, и сразу после приезда она в компании милого мальчика отправилась в соседнюю общагу за закуской. Мы с ее подругой тем временем
