системы проветривания одежды!

— А я… в буфере?

— Мы все в буфере, братель! Но нам пора скачиваться, иначе Каспер до нас доберется. Хм-м… Знаете, Гоку-сан, я все-таки не уверен, что у него получится. Ему, похоже, очень сильно память отшибло. Он даже про дыру не понял.

Черный пояс коснулся плеча Сола.

— Ты говоришь, что был огненным цветком, — произнес он. — Но скажи, какими ты видишь нас с Маки в настоящий момент?

— Я вижу два матерчатых пояса, висящие в шкафу, — ответил Сол. «В сравнении с летающим цветком это не очень,» подумал он и добавил:

— Красный пояс довольно симпатичный, хотя свечение делает его чересчур броским. Черный пояс выглядит спокойнее… зато он свешивается с крючка более изящной спиралью.

После этих слов в шкафу повисла напряженная тишина. Сол вспомнил, что такое бывало с Кэт, когда она просила сказать честно, что он думает о ее новом фуме — и он честно отвечал.

М-да, неловко получилось. Наверное, не надо было про крючок-то…

— Твой братель видит нашу истинную сущность, Маки, — нарушил молчание Гоку. — И хотя он не практикует е-бусидо, он уже многое постиг. Я верю, что у него все получится.

— Но ведь он не смог открыть мне даже самый обычный оптический порт! — вспыхнул красный пояс.

— Ты опять мыслишь блок-схемами, Маки-кохай. Тому, кто достиг просветления, не нужен оптический порт.

— Так вот ты какой, братель… — Маки-пояс скромно потух. — Я-то думал… а ты, оказывается, наоборот… Наверное, и нашей дырой ты сейчас воспользуешься только из вежливости… Ну ладно, прощай. Надеюсь, еще пошаримся когда-нибудь!

«О чем они говорят?» — подумал Сол.

Но спросить не успел. Пол провалился, и он полетел вниз.

Несколько мгновений он еще видел внутренность шкафа с висящими в нем поясами — но уже не изнутри, а снаружи, через большую дыру в полу. Шкаф с дырой стремительно удалялся в голубое небо с белыми облаками. То, что летит не шкаф, а он сам, Сол понял лишь после того, как врезался в облако и все вокруг заволокло туманом. Но туман тут же рассеялся, облако осталось позади — а он продолжал падать.

Он развернулся, чтобы поглядеть вниз, но там обнаружилось лишь новое облако. На миг в голове возникло спасительное объяснение — если это лишь виртуальный мир, если до сих пор он находился в системе проветривания одежды, то может быть, он и теперь оказался внутри какого-то устройства? Все эти облака вокруг так похожи на горы лифчиков в мыльной пене из рекламы умных стиральных машин…

Увы, эта мысль никак не вязалась с тем, что предстало перед его глазами после провала через очередное облако.

Земля.

Сначала континент выглядел как плывущий по воде лист каштана, но он становился все больше и больше, и вот уже океанские берега исчезли за горизонтом. Он падал на город, и это выглядело очень реалистично. Земля приближалась так быстро — старый даунтаун, знакомая набережная…

И пятна цветов вдоль берега, розовые и белые вперемежку.

«Каким хочешь, таким и будешь».

Это вышло само собой. Он даже не думал, как это будет в деталях — как округлится тело, как выпустит по бокам жесткие чашелистики, как они закрутят его, тормозя падение… Он лишь вызвал в себе ощущение, с которым жил в том огненном танце — и с удивлением обнаружил новую форму. Новую, но знакомую. Словно то, что ждало внутри, не лежало все это время мертвым грузом, а продолжало расти и зреть. И наконец созрело, как последний куплет не допетой когда-то песни —

Он взорвался с легким хлопком, выстрелив из себя тысячи семян, когда до воды оставалось не более метра. И в последней вспышке сознания даже успел почувствовать, как его семена ложатся на воду — мягко, словно он и не падал с небес, а всего лишь перекатился во сне на холодный край подушки.

Да что же она делает, Баг ее зарази!

Еще миг назад тихое, убаюкивающее мурлыканье казалось Бассу самым приятным звуком на свете. Но едва он положил голову на подушку, как звук стал нарастать, превращаясь в тягучие органные переливы Бетховена. После очередного грохочущего аккорда Басс вскочил с кровати — и сообразил наконец, что шум в голове издает его собственный коммут.

«Марек, — пронеслось в голове. — Уже небось рвет и мечет икру от нетерпения». Но искин, уже определивший звонящего, высветил другое имя.

— Привет, Шон.

— Ага, привет… Как ты там, Бастер?

— В смысле?

— У меня сегодня Нгомбо выступает, так это… может, придешь?

— Я же говорил, Шон. Дела у меня.

— А-а, ну хорошо… — Шон замялся, словно отказ Басса нарушил какие-то планы. — Я тут это… хотел спросить. Сегодня приходил один парень, ты наверно его знаешь. Эдди, на Параллели живет.

— Бывший окулист?

— Точно. Он теперь оптическим искусством занимается, очень деловой такой. Спрашивал насчет моей витрины. Знаешь, у меня тут на стекле какие-то ноги вырезаны… И я так припоминаю, что это как-то с тобой связано.

Ну вот, опять. Басс набрал воздуху и медленно выдохнул. Чтобы не выругаться. Шон опять переборщил со своей любимой амнестической терапией. И ведь никак не объяснишь ему, что если стирать все неприятные эпизоды из памяти…

— Это не я сделал, Шон. К тебе приходили парни, увлекающиеся художественной резьбой. Предлагали оформить твое заведение. Ты был восхищен их искусством, но от нового дизайна пока отказался. А я просто случайно проходил мимо. И любезно подсказал им другого клиента.

— Ах да, точно. Зурабы. А ты не знаешь, где теперь эти… авторы произведения?

— Рубилы, Шон, они же карвары. На кладбище они теперь. Несчастный случай на дороге. Все сразу. Большая трагедия для всего просвещенного человечества.

— Даже так… А имен ты не помнишь?

— Ты что, собираешься витрину подписать?

— Ну, вообще-то Эд как раз интересовался, не анонимное ли это творчество. Говорит, анонимное особенно ценится.

— В таком случае, тебе повезло. Это были очень скромные парни. Настоящие художники. Никаких имен, они мне так и сказали.

— Так это… ты думаешь, я могу продать эти стеклянные ноги Эду? Тем более, через дыру дует, я собирался новое стекло поставить.