Вместо этого он дал короткое интервью журналистам, в котором ссылался на постигшее его несчастье и глухо намекал на политическую подоплеку страшного преступления. Я видел его в новостях. Выглядел он ужасно: враз постаревший, с серым морщинистым лицом. Он был похож на дряхлого актера, с которого сняли грим.

Однако поскольку прямой эфир отменять не стали, Силкин целый час вдохновенно солировал, бесстыдно хвастаясь своими достижениями на посту градоначальника и обещая безоблачное будущее жителям Нижне-Уральска. В конце он так растрогался от своих заверений, что даже принес свои соболезнования Рукавишникову.

После этого события в Нижне-Уральске не оставалось человека, который сомневался бы в том, кто победит на выборах.

Будучи уверен в их исходе, я не следил в воскресенье за результатами голосования. И лишь в понедельник, придя на работу, узнал, что Силкин, как и ожидалось, выиграл с преимуществом в восемь с половиной процентов.

Окрыленный победой, Силкин не стал тянуть с инаугурацией и назначил ее на вторник. Официальное мероприятие проходило во Дворце культуры автомобильного завода. Мы прибыли в свите губернатора, с милицейским сопровождением. Чтобы придать особую значимость событию, движение по основным магистралям Нижне-Уральска было перекрыто, и народ, изнывающий от жары и пыли на автобусных остановках, с ненавистью смотрел на наш нескончаемый кортеж, летящий на бешеной скорости, под завывание сирен и блеск мигалок. Храповицкий ехал в губернаторском автомобиле и сейчас сидел подле него в центральном ряду, прямой и надменный, рассеянно внимая происходящему на сцене и презрительно оттопырив нижнюю губу.

После того как Николаша приступил к управлению нашим банком, особые отношения губернатора с моим шефом стали достоянием общественности. Они повсюду появлялись вдвоем, при этом губернатор всячески демонстрировал свою приязнь и уважение, сажая Храповицкого рядом с собой на всех протокольных мероприятиях и публично называя его крупнейшим промышленником области.

Лидерство Храповицкого в губернском бизнесе получило, таким образом, официальное признание. Поток посетителей в его приемной возрос втрое, хотя количество людей, попадавших в его кабинет, наоборот, вдвое сократилось. Даже высокопоставленные чиновники теперь спешили выказать ему свою почтительность и звонили не напрямую, а через секретаря, поскольку во время звонка он мог быть занят с губернатором.

Столь стремительный взлет Храповицкого меня скорее беспокоил, чем радовал. Нарушение баланса в пользу одного человека было не в природе Лисецкого, и я не сомневался, что он втайне уже строит редуты безопасности и задумывает новую интригу по нашему ослаблению.

Зато, в отличие от меня, Храповицкий был горд новым званием лучшего друга губернатора и купался в лучах славы. Он все чаще появлялся на работе в темных костюмах, ходил с откинутой головой и здоровался не со всеми. Если раньше охрана таскала только его сумки и документы, то сейчас он считал ниже своего достоинства брать в руки даже мобильный телефон и сигареты, которые держали поблизости его телохранители и подносили по его кивку.

Он велел своему пресс-центру записывать все новостные сюжеты, где его показывали вместе с Лисецким, притворно жаловался на свою усталость от официальных совещаний и ревниво следил за рейтингами влиятельности, где он прочно утвердился на втором месте, сразу после Лисецкого.

Отныне даже в разговорах с близкими он за глаза называл губернатора не «Егоркой», как бывало, а по имени-отчеству. Что же касается посторонних, то он в каждой фразе намекал, что не принимает ни одного решения, не посоветовавшись с губернатором, при этом многозначительно закатывал глаза и показывал пальцем куда-то наверх. Когда он отказывал даже в самых невинных просьбах, например о выдаче взаймы тысячи долларов, то делал это со ссылкой на отсутствие соответствующих распоряжений от Лисецкого.

В кабинете шефа появились две фотографии: на одной он был запечатлен в обнимку с Лисецким на охоте. На другой — парадной, предназначенной для прессы, — они оба позировали в кабинете Лисецкого, в галстуках, с вдумчивыми лицами, явно озабоченные судьбами губернии и тем, что бы еще украсть у народа.

Церемония вступления Силкина в должность началась с часовым опозданием, поскольку Силкин счел своим долгом завести губернатора и прибывших с ним лиц в отдельное помещение, дабы выпить по бокалу шампанского. Сейчас, стоя на трибуне, он озвучивал слова присяги. Сияющий, торжественный и взволнованный, он был похож на мальчика, которому на родительском празднике доверили прочитать стихотворение.

— Я клянусь жителям Нижне-Уральска отдавать все свои силы их благополучию и процветанию нашего города!

Голос его звенел и временами предательски прерывался. Тогда Силкин брал стакан с водой и делал пару глотков. Даже я, видевший не одну инаугурацию, был немного растроган.

Зал был полон. Здесь присутствовали политики, чиновники, бизнесмены, заводское начальство, представители силовых ведомств и, разумеется, бандиты. Те, в чьих приглашениях отсутствовал номер кресла, топтались в проходах между рядами. Кондиционеры не работали, и стояла невыносимая духота.

— Во, туфту гонит, крыса! — зевая, пробормотал Плохиш, сидевший между мной и Николашей. — Конченый! Надо его, дурогона, в натуре, на «стрелки» засылать. Пусть коммерсантам по ушам ездит.

— Папа говорит, что если бы Хасанова не убили, Силкин нипочем не стал бы мэром, — важно отозвался Николаша.

— Не надо было Хасанову под Ломового прыгать и в политику соваться! — проворчал Плохиш с ожесточением, как будто он лично сначала выносил Хасанову предупреждения по поводу неосторожного поведения, а затем сам участвовал в его ликвидации. — Всем городом хотели рулить! Они думали, будут понты колотить, а Ильич пускай пасется. Ага! Жди! Теперь Ильич не успокоится, пока их всех не уроет.

Наш аграрный проект лежал в губернской думе, которая вскоре должна была его одобрить. Предполагалось, что сразу после этого Плохиш будет назначен генеральным директором новой крупной компании «Уральскагроснаб», акционерами которой выступали областная администрация и наш банк, ныне достойно возглавляемый Николашей. Предполагалось также, что это назначение держится втайне от всех, в том числе и от самого Плохиша, но Храповицкий уже провел с ним соответствующую работу. И Плохиш, спеша обзавестись полезными знакомствами в новой для него среде, не отходил от Николаши ни на шаг.

Как и подобает двум большим руководителям, они оба теперь присутствовали на важных политических мероприятиях, олицетворяя новое поколение управленцев, ведущих губернию к процветанию и счастью.

— Так ты думаешь, что Ильич поддерживал Силкина? — продолжал Николаша в небрежной начальственной интонации. — Выходит, они вместе работают?

— Ильич не за Силкина. Он всегда за себя! — авторитетно произнес Плохиш. — А Силкин ему лучше Рукавишникова. Тут даже базару нет. Потому что если бы пришел Рукавишников, то Сява с Ваней совсем бы оборзели. И Ильичу кран на автозаводе бы перекрыли. Ведь вся эта политика только из-за бабок и варится!

После длинной и нудной церемонии с однообразными поздравлениями и вручением бестолковых подарков, растянувшейся почти на четыре часа, имел место банкет на сто с лишним персон. Столы были накрыты в одном из залов дворца. Силкин, губернатор, Храповицкий и председатель областной думы сидели за главным столом. Чуть поодаль — полномочный представитель президента и пара каких-то чиновников из правительства, а мне Досталось почетное место за вторым столом вместе с руководителями федеральных структур. Напротив нас располагались мэры других городов, а Плохиш и Николаша Делили компанию с Гозданкером и другими акулами большого губернского бизнеса.

Все было подчеркнуто просто: вина стояли самые дешевые, коньяка не было вовсе, только водка.