Демирис глубоко вздохнул:

— Я не хочу. Впрочем, ладно. Уйдите, пожалуйста.

Риццоли усмехнулся:

— Ухожу. После ужина — поспи. У тебя ужасный вид.

Утром Тони направился к капитану.

— Я — Тони Риццоли, — сказал он. — Гость мистера Демириса.

— Знаю. Мистер Демирис предупредил, что вы ко мне зайдете. Он что-то говорил об изменении курса.

— Верно. Я скажу, когда надо будет. Когда мы прибываем к побережью Флориды?

— Приблизительно через три недели, мистер Риццоли.

— Прекрасно. Я еще зайду.

Риццоли ушел и отправился бродить по танкеру — его танкеру. Весь проклятый флот теперь принадлежит ему. Весь мир! Риццоли не мог вспомнить, чтобы он когда-нибудь чувствовал себя таким счастливым.

Они благополучно пересекали океан. Время от времени Риццоли заходил в каюту Демириса.

— Ты бы держал девок на борту, — как-то сказал Риццоли. — Впрочем, я слышал, что грекам девки не нужны, это правда?

Но Демирис предпочел сделать вид, что не услышал оскорбления.

Дни тянулись медленно, но каждый час приближал Риццоли к исполнению его мечты. От нетерпения он был как в лихорадке. Прошла неделя, потом еще неделя, и наконец они подошли к северному побережью Америки.

В субботу, когда Риццоли стоял у борта и смотрел на океан, вдруг ярко сверкнула молния.

К нему подошел первый помощник капитана:

— Похоже погода портится, мистер Риццоли. Надеюсь, вы не боитесь морской болезни.

Риццоли пожал плечами:

— Я ничего не боюсь.

На море появились волны. Судно то зарывалось носом в волну, то вздымалось на ее гребень.

Риццоли почувствовал, что его тошнит. «Выходит, я боюсь морской болезни, — усмехнулся он. — Ну и какая разница?» Весь мир принадлежал ему. Он вернулся в каюту и рано лег спать.

Ему опять снились сны. На этот раз без золотых кораблей и голых девушек. Плохие сны. Шла война, и гремели орудия. Его разбудил взрыв. Сна как не бывало. Каюту раскачивало. Судно находилось в эпицентре шторма, чтоб его черти драли. Он слышал, как по борту бегали люди. Что, наконец, происходит?

Тони поспешно выбрался из постели и вышел в коридор. Пол внезапно пополз влево, и он с трудом удержался на ногах.

— Что случилось? — крикнул он пробегавшему мимо человеку.

— Взрыв. На судне пожар. Мы тонем. Идите лучше на палубу.

«Тонем?… — Риццоли не верил своим ушам. Все шло так гладко. — Плевать, — подумал Риццоли. — Даже если я потеряю этот груз, я могу это себе позволить. Будут еще грузы. Надо спасать Демириса. Без него — хана. Надо послать сигнал SOS». — И тут он вспомнил, что сам приказал уничтожить радиопередатчик.

С трудом удерживая равновесие, Риццоли прошел по коридору к трапу и поднялся на палубу. К его изумлению, шторм кончился. Море было спокойным. Было полнолуние. Вдруг снова раздался взрыв, потом еще один. Судно еще больше накренилось. Корма быстро погружалась в воду. Матросы пытались спустить на воду спасательные шлюпки, но было уже поздно. Море вокруг танкера было покрыто горящей нефтью. Где же Константин Демирис?

И тут он, несмотря на грохочущие взрывы, где-то высоко услышал звук работающего двигателя. Он поднял голову. На высоте примерно десяти футов над танкером завис вертолет.

«Мы спасены», — возликовал Риццоли и начал изо всех сил махать руками.

В иллюминаторе вертолета появилось лицо. Риццоли не сразу понял, что это Демирис. Он улыбался, а в его поднятой руке была бесценная амфора. Риццоли не мог отвести от нее глаз, пытаясь сообразить, что именно происходит. Откуда Константин Демирис взял вертолет среди ночи?…

И вдруг он все понял, и сердце у него ушло в пятки. Никогда, ни на одну минуту, не собирался Константин Демирис иметь с ним дело. Этот сукин сын все продумал с самого начала. Тот телефонный звонок, когда ему сообщили, что Демирис собирается сбежать… Не от Спироса Ламброу тогда звонили, а от Константина Демириса. Он расставил ему ловушку, заманил на судно, и Риццоли попался, как последний недоумок.

Танкер все быстрее уходил под воду, и Риццоли уже чувствовал, как холодные волны океана плещутся у его ног, как они достигли затем колен. Этот подлец бросил их всех подыхать неизвестно где, и никто никогда не узнает, что произошло.

Риццоли снова поднял голову к вертолету и заорал диким голосом: «Вернись! Я дам тебе все, что захочешь!» Ветер отнес его слова в сторону. Последнее, что увидел Тони Риццоли, прежде чем судно перевернулось и горящая соленая вода залила ему глаза, был вертолет на фоне полной луны.

Кэтрин была в состоянии шока. Она сидела на диване в своем гостиничном номере и слушала, как Ганс Бергман, старший в группе лыжных спасателей, говорит ей, что Кирк мертв. Звук голоса Бергмана волнами накатывался на Кэтрин, но слов она не разбирала. Слишком потрясена она была ужасом всего случившегося. «Все близкие мне люди умирают, — думала она в отчаянии. — Ларри мертв, и теперь — Кирк». Были и другие — Ноэли Пейдж, Наполеон Чотас, Фредерик Ставрос. Какой-то нескончаемый кошмар. Сквозь пелену отчаяния она с трудом расслышала голос Ганса Бергмана: — Миссис Рейнольдс… Миссис Рейнольдс…

Она подняла голову.

— Я не миссис Рейнольдс, — сказала она устало. — Я Кэтрин Александер. Мы с Кирком… были друзьями.

— Понятно.

Кэтрин глубоко вздохнула:

— Как… как это случилось? Кирк так хорошо ходил на лыжах.

— Знаю. Он бывал здесь неоднократно. — Бергман покачал головой. — По правде говоря, мисс Александер, я и сам не понимаю, что случилось. Тело мы нашли на Лагалпе — спуске, закрытом на прошлой неделе из-за снежной лавины. Может, ветром снесло указатели? Мне очень жаль.

«Жаль… Какое незначительное, глупое слово!»

— Не хотите ли распорядиться насчет похорон, мисс Александер?

Значит, смерть не есть конец всему. Надо было еще насчет чего-то распоряжаться. Гроб, место на кладбище, цветы, родственники, которых следует известить. Кэтрин хотелось закричать.

— Мисс Александер?

Кэтрин взглянула на Бергмана:

— Я извещу семью Кирка.

— Благодарю вас.

Всю обратную дорогу в Лондон она пребывала в ужасном настроении. Она поехала с Кирком в горы, полная надежд на то, что эта поездка, возможно, откроет ей дверь в новую жизнь.

Каким Кирк был добрым и терпеливым! «Я должна была уступить ему, подумала Кэтрин. — Но в конечном итоге разве это что-нибудь бы изменило? Ничего вообще-то невозможно изменить. На мне лежит