Окинув Тони неприязненным взглядом, он сел в машину и рывком включил сцепление.

– Нам лучше подняться наверх, – вздохнула Доминик. Квартира оказалась большой, расположенной в двух уровнях, с белыми коврами и современной мебелью. Такая должна немало стоить!

– Видно, дела у тебя неплохи, – заметил Тони.

– Да. Повезло, – согласилась Доминик, нервно теребя воротник блузки. – Хочешь чего-нибудь выпить?

– Нет, спасибо. Я пытался найти тебя, когда уехал из Парижа.

– Я тоже уехала.

– В Америку?

– Да.

– Как тебе удалось попасть в это агентство?

– По объявлению в газете, – глухо пробормотала она.

– Когда ты впервые увидела мать, Доминик?

– Я…, в твоей квартире, в Париже. Помнишь? Мы…

– Хватит игр, – прошипел Тони, чувствуя, как из глубины души поднимается бешеная нерассуждающая ярость. – Я в жизни не ударил женщину, но если услышу еще хоть одно слово лжи, учти, обещаю, твое лицо еще долго никому не захочется сфотографировать!

Доминик попыталась что-то ответить, но замолчала, испугавшись выражения в глазах Тони.

– Еще раз спрашиваю, где ты впервые встретила мою мать?

– Когда тебя приняли в Школу изящных искусств, – без колебаний ответила Доминик. – Твоя мать устроила меня туда натурщицей.

Тони ощутил подступающую к горлу тошноту, но заставил себя продолжать:

– Чтобы свести тебя со мной?

– Да. Я…

– Значит, она платила за то, что ты стала моей любовницей, притворилась, что любишь меня?

– Да. После войны…, это было ужасно. Я осталась без гроша. Неужели не понимаешь? Но, поверь, Тони, ты совсем не был мне безразличен…

– Отвечай на вопросы! – процедил Тони.

Доминик тряслась от страха. Такой злобы она еще никогда не видела. Перед ней стоял незнакомец, человек, способный на любое насилие.

– Зачем ей это понадобилось?

– Хотела, чтобы за тобой было кому присматривать. Он вспомнил о нежности, о ласках Доминик, купленных и оплаченных деньгами матери, и скорчился от стыда. Все это время он был марионеткой в руках Кейт, послушной, доверчивой куклой; Она плевать на него хотела, для нее он был не сыном, а наследным принцем, преемником, следующим главой компании. Вот что было главным для матери – «Крюгер-Брент Лимитед»!

В последний раз поглядев в глаза Доминик, Тони повернулся и, спотыкаясь, побрел к выходу. Девушка смотрела ему вслед, не вытирая катившихся по щекам слез.

– Я не лгала, Тони, когда говорила, что люблю. Поверь… – шептала она. Но Тони уже не слушал.

Кейт работала в библиотеке, когда в комнату ввалился пьяный до бесчувствия Тони.

– Я г-говорил с Д-домипик, – заикаясь, объявил он. – Вы, д-должно быть, з-здорово повеселились з-за моей с-спиной.

– Тони! – встревоженно вскинулась Кейт.

– С эт-той минуты п-прошу не в-вмешиваться в мою л-лич-ную жизнь! Понятно?

И, хватаясь за стены, поковылял к двери.

Кейт, охваченная ужасным предчувствием, ошеломленно молчала.

На следующий день Тони снял квартиру в Гринвич-Вилледж. С матерью он старался встречаться только в конторе. Время от времени Кейт пыталась помириться с сыном; тот оставался холоден и равнодушен.

Сердце Кейт разрывалось от боли, но она была уверена в собственной правоте, в том, что сделала все для блага сына. Точно так, как когда-то для Дэвида. Нельзя было позволить им бросить компанию. Тони был единственным существом в мире, которое она любила, и видя, как сын все больше замыкается в себе, отгораживается от окружающего мира, Кейт невыносимо страдала. У Тони не было друзей. Некогда веселый и жизнерадостный, он стал сдержанным и холодным, воздвиг между собой и остальными невидимый барьер, через который невозможно было проникнуть. И Кейт поняла: сыну необходимо жениться, иметь детей, продолжателей рода. Ему нужно помочь.

В кабинет Кейт вошел Брэд Роджерс.

– Боюсь, у нас неприятности, Кейт.

– Что случилось?

На стол легла телеграмма:

«Южноафриканский парламент объявил Совет представителей туземского населения и коммунистическую партию вне закона».

– Господи! – охнула она.

Это означало, что не только коммунист, но любой человек, не согласный с правительством, будет немедленно арестован и признан виновным.

– Они пытаются таким образом покончить с сопротивлением цветных раз и навсегда, – продолжала Кейт. – Если… Но тут на пороге появилась секретарша:

– На проводе Йоганнесбург. Мистер Пирс звонит.

Мистер Пирс был управляющим йоганнесбургского отделения фирмы. Кейт взяла трубку.

– Здравствуйте, Джонни. Как поживаете?

– Хорошо, Кейт. У меня кое-какие новости, и я думаю, вам лучше об этом знать.

– В чем дело?

– Только сейчас мне доложили, что полиции удалось схватить Бэнду.

Следующим же рейсом Кейт вылетела в Йоганнесбург, предварительно уведомив о случившемся адвокатов компании. Даже мощь и престиж «Крюгер-Брент Лимитед» могли оказаться бесполезными. Бэнда был объявлен государственным преступником, и Кейт дрожала при одной мысли о том, какой приговор ему грозит. Но она по крайней мере сможет увидеться, поговорить, предложить свою поддержку.

Прямо из аэропорта Кейт отправилась в офис, а оттуда позвонила директору тюрьмы.

– Он в одиночке, миссис Блэкуэлл, и свидания запрещены. Однако в вашем случае возможно сделать исключение.

На следующее утро Кейт приехала в йоганнесбургскую тюрьму. Бэнда был скован по рукам и ногам; их разделяла стеклянная перегородка. Кейт заметила, что друг совсем поседел. Она думала увидеть отчаяние, вызов…, но Бэнда, заметив ее, широко улыбнулся и сказал:

– Так и знал, что ты приедешь. Совсем как твой отец, не можешь, чтобы не впутаться в неприятности.

– Кто бы говорил! – отпарировала Кейт. – Черт возьми! Как вытащить тебя отсюда?

– В гробу. Иначе они меня не выпустят.

– У меня куча опытных адвокатов, которые…

– И не думай, Кейт. Меня наконец упрятали в тюрьму и теперь отыграются: но я смоюсь, вот увидишь.

– О чем ты говоришь?

– Не люблю клеток. Никогда не любил. Еще не построили такую, что меня удержит!

– Бэнда, – умоляюще попросила Кейт, – не пытайся бежать. Пожалуйста. Тебя убьют.

– Черта с два! Вспомни, кто перед тобой! Человек, победивший акул, минные поля и сторожевых псов! Глаза его озарились мягким светом.

– Знаешь, Кейт? Иногда я думаю, что те дни были самыми счастливыми в моей жизни.

Когда Кейт назавтра пришла в тюрьму, начальник сказал:

– Извините, миссис Блэкуэлл, его пришлось перевести, по соображениям безопасности.