Дождь собирался пойти уже несколько часов, но первые тяжелые капли прибили густую пыль на проезжей дороге только тогда, когда баронский замок каменным стражем возник у подножия гор. Замок запирал вход в ущелье. Дорога огибала его массивные стены и через лабиринт горных перевалов уходила к теплому морю, где тонули, цепляясь друг за друга, как неумелые пловцы, оба солнца. Этот путь шел когда-то в обход границ могущественного соседа Лоданийской империи Сириарисов – герцогства Даргож, морской державы, прибравшей к рукам всю морскую торговлю. Сириарисы, спесивые, как все истинные горцы, несколько веков не могли договориться с герцогами Даргожа о таможенных пошлинах, отчего имперские купцы в поисках барышей вынуждены были петлять по горным тропам и платить внутренние сборы всем придорожным баронам, чтобы выйти к морю, не пересекая границы Даргожа, у единственного морского порта империи – Сарха. Путь из Ладагаша в Сарх был на четырнадцать дней длиннее, чем дорога в гостеприимные гавани герцогства Даргож. В Сархе купцов встречали расторопные перекупщики и деловитые судовладельцы, дравшие втридорога за перевозку грузов морем. Те, кто не успевал разориться в пути, грузили товары на просмоленные ненадежные суденышки и уходили к чужим берегам – пытать непостоянное, как настроение женщины, торговое счастье. Внемля пожеланиям торговой гильдии, второй из династии Сириарисов не стал договариваться с герцогами Даргожа о пошлинах, а собрал войско баронов. За пару недель оно кровавым потоком сошло с гор к благословенному даргожскому морю. Купцы Даргожа, может быть, и хорошо торговались, но плохо воевали. Наемные войска герцогов, как водится, не спешили умереть за чужую страну, и Даргож, разомлевший от богатства, неожиданно оказался еще одной провинцией быстро растущей империи Сириарисов.

Горная дорога в Сарх, по которой раньше через перевал рекой текли товары, обогащая щедрой пошлиной не одно поколение местных баронов, обмелела и иссякла. Вместе с ней исчезли последние надежды баронов на процветание. Обветшалые заброшенные постройки предместья пялились вслед трем путникам пустыми глазницами окон, кое-где подслеповато заложенных кирпичами.

Лорис привычно взял на себя роль экскурсовода и рассказывал Зорию о местах, где они проезжали. Сегодня Сова уже ехала рядом и даже иногда вставляла в рассказ пару слов. Но дождь оборвал их беседу. Сова съежилась в седле, зябко кутаясь в плащ. Лорис накинул капюшон и печально посмотрел на небо, плотно завешенное низкими серыми тучами. Зорий проследил за его взглядом и, в свою очередь, с удовлетворением полюбовался низкой облачностью. На предгорья стремительно наваливалась тень: в этом мире вообще быстро темнело. Едва миновала самая долгая ночь в году, и световой день был еще невелик.

Замок нависал над путниками, давил каменными башнями, пугал черными бойницами, вызывая желание поскорее миновать его мрачное одиночество. Сова знала, что стены его обветшали, что старая кладка, хранящая шрамы от осад, местами просела и осыпалась, что из всех башен жилым остался только центральный донжон. При свете дня замок казался старым брошенным псом, хранящим верность прежним хозяевам даже на их могиле. Но сейчас, когда сгущающиеся сумерки перевязали его раны, нанесенные безжалостным временем, он, как и сто лет назад, господствовал над округой, подавляя окружающие пейзажи своей суровой каменной властью.

Упадок и разрушение коснулись не только стен замка, в котором выросло не одно поколение этой семьи. Иссяк древний род, ведущий свое происхождение от императорского дома. Единственным оставшимся в живых мужчиной в роду был старый барон Лэварса. Сына он потерял в последней войне с герцогством Даргож, а дочь уже носила имя равнинного герцога и жила в столице. Незначительные поместья она получила в приданое, а сам замок – укрепленный, но уже никому не нужный оборонительный пункт на старой границе с герцогством, ныне присоединенным к империи, после смерти барона должен был стать выморочным имуществом и отойти в казну. Все это Лорис успел рассказать Зорию по дороге.

Сове же казалось, что после смерти барона замок не простоит и дня: как только воля и вера хозяина перестанут поддерживать эти древние стены, они просто рассыплются в пыль. Но до тех пор, пока последний хозяин замка разжигает огонь в камине и встречает гостей, замок будет служить ему во что бы то ни стало.

Топот лошадиных копыт гулко отдавался под каменным мостом.

Всадники спешились, Лорис потянулся к рогу, привязанному к воротам, стер с него пыль и приложил к губам. Но вместо боевого призыва над горами растекся низкий тоскливый стон. Сова забарабанила кулаками по воротам. Прошло не меньше десяти минут, пока из-за ворот раздался скрежет отодвигаемого засова. Сова перевела дух. Лорис с трудом потянул на себя окованную железными шипами воротину. В рыжих отблесках факела Зорий разглядел лицо привратника, мрачное и настороженное. Впрочем, их быстро узнали. Привратник низко склонился перед гостями.

Сова бросила ему поводья.

– Лим, прими коней. Где барон?

– В башне.

– Здоров?

– Слава Двуглавому, здоров, – с достоинством ответил привратник.

Лорис облегченно вздохнул и отдал привратнику поводья коня. Сова под навесом уже боролась с разбухшими от дождя завязками плаща. Центральная башня уютно светилась желтовато-красным огнем бойниц. Два факела были вставлены в жирандоли над крыльцом. Из темного узкого коридора веяло сухим теплом с запахом дыма и пыли. Сова пропала в темноте, не оставляя попыток содрать с себя мокрый, отяжелевший от воды плащ. Зорий пошел следом.

Коридор огибал башню по окружности. Зорий шел по нему довольно долго, так что когда коридор, наконец, вывел его к круглой центральной зале, Дару показалось, что он уже обошел весь донжон по окружности не один раз. Причина такой планировки была понятна: узкий коридор давал защитникам башни массу преимуществ перед нападающими. В центральную залу можно было попасть не иначе, как преодолев этот узкий крысиный лаз, в нескольких местах перегороженный массивными чугунными решетками, так что Зорий еле протиснулся в оставленные для прохода щели. Сама зала при тусклом свете очага и нескольких факелов показалась Дару небольшой. Он остановился на пороге, рядом с брошенным мокрым плащом.