цене возьмёте? — вдруг спохватилась она.

— Как всегда.

— Принесу, сегодня же принесу.

— Только мы, тётенька, теперь уже не на той поляне. Мы теперь на Барсуковой горе. Знаете? Это за реку и километра три влево.

— Ишь ты! Яйцо курицу учит! — обиженно пробурчала Тэкля. — Да на Барсуковой горе когда-то мой дед жил, царство ему небесное.

— Тогда мы вас ждём часов в семь.

— А почему в семь?

— Раньше вы можете никого не застать в лагере. Мы же там не гуляем, а работаем.

— Мои вы детки, в семь так в семь, — согласилась Тэкля.

— Что ты затеял?! — встревоженно спросил Алик, когда они вышли на улицу. — Зачем ты снова с ней связался?

— А я и не связывался, — спокойно ответил Валерка, уплетая яблоко, которое успел прихватить в Тэклином саду. — Я просто хочу её немного проучить.

— Смотри, чтобы снова не заварил кашу.

— Ну и пусть! Зато, может, поубавится её спекулянтский пыл, и я подлечу её немного от «порока сердца», а заодно отблагодарю за шапку и за всё остальное… Ты пойдёшь со мной?

— Куда? — удивился Алик.

— На Барсукову гору.

— Зачем это?

— Там увидишь. Пойдёшь?

— А в лагерь? Как бы Скуратов…

— Ты же сам сказал, что до полуночи он никуда не денется.

— Что с тобой поделаешь, пойду, — согласился наконец Алик. — А пока давай сбегаем домой, перекусим. Щей или борща какого-нибудь захотелось, давно не ели. Встретимся после обеда…

…Барсукову гору не спутаешь ни с какой другой, хотя их и немало в пуще. Она похожа на большую лодку, перевёрнутую вверх дном. На «носу» и на «корме» этой лодки, как два богатыря, возвышаются в зарослях берёзок и рябин два дуба. В один из них когда-то угодила молния, и верхушка его засохла. Пять чёрных обломанных узловатых сучьев вздымаются в небо, словно пять пальцев чьей-то огромной руки.

Посередине горы находится довольно ровная площадка шагов на двести в длину и немного меньше — в ширину, вся покрытая густой травой, кустами дикой груши, малины, крапивы, бурьяна. В центре её стоит высокий дубовый столб с развилкой. Это — остатки журавля над старым, давным-давно заваленным колодцем.

Приглядевшись хорошенько, можно заметить и ещё кое-какие следы человеческого жилья. Там-сям выглядывают из травы куски жести, большущие камни, а шагах в десяти от столба, в крапиве, чернеет целая груда обгорелого кирпича. Тут когда-то была хата лесника Ефима Богуна, которого прозвали почему- то Барсуком. В 1943 году фашисты сожгли хутор вместе с хозяевами. За много лет место это совсем одичало, и теперь сюда мало кто заглядывал.

Было часов пять, может, немногим больше, когда Валерка и Алик поднялись на Барсукову гору. В запасе у них оставалось много времени, и они, не сговариваясь, нырнули в малинник, ветви которого так и гнулись от душистых крупных ягод. Ягоды, казалось, сами таяли во рту, и ребята настолько увлеклись ими, что весь план Гуза чуть не пошёл насмарку. Жадная до денег Тэкля, оказывается, поторопилась и пришла раньше назначенного времени. Она уже добрых полчаса сидела на горе, шагах в сорока от малинника, когда Валерка случайно заметил её. Бедняга так испугался, что даже забыл про встречу, которую сам ей назначил, и в первую минуту хотел дать стрекача. Хорошо, хоть вовремя спохватился. Он подполз к Алику и шепнул ему на ухо:

— Тэкля пришла. Сиди и не шевелись, пока я тебя не позову. Понял?

И исчез. Алик забрался глубже в кусты и стал ждать: какой ещё номер отколет неутомимый на выдумки Гуз? Но пока всё было тихо. Очень тихо и как-то непривычно темно.

«Неужели вечереет уже? — удивился Алик и посмотрел на небо. Его закрывала густая чёрная туча, которая медленно надвигалась на Барсукову гору. — Хоть бы дождь не пошёл», — беспокойно подумал парнишка и вдруг оцепенел. Где-то совсем близко завыла собака. Завыла жутко и протяжно — у Алика по спине пробежал холодок. Он приподнялся на цыпочки, осторожно раздвинул руками малинник. Нигде никого. Только Тэкля растерянно и испуганно озиралась по сторонам. У ног её стоял внушительный, пуда на два, мешок.

И тут Алик смекнул, что за «собака» объявилась в малиннике. Притаившись, он продолжал наблюдать за Тэклей: что она будет делать?

«Собака» на минуту умолкла, потом снова подала голос. Это было нечто ужасное: она скулила, жаловалась, оплакивала кого-то… Малинник ходил ходуном, в воздух летели листья, вырванные с корнем стебли, комья земли. Казалось, там схватилась в драке добрая дюжина чертей!

Бедная Тэкля с перепугу забыла, какой рукой нужно креститься, и замахала сразу обеими: раз — левой, раз — правой. Потом как-то боком сползла с камня, на котором сидела, и, как клещами, обхватила мешок.

Тарарам в малиннике сразу прекратился. Какое-то время царила полная жуткого ожидания тишина, но вот кто-то жалобно застонал, потом захрипел и наконец заговорил старческим замогильным голосом:

— Кто пустил сюда эту спекулянтку? Гоните её прочь или, ещё лучше, ведите сюда!..

— И-и-и! — снова заверещало в кустах.

— Тр-р-рах! Тар-р-рарах! — громыхнул над самой головой гром.

И без того выпученные Тэклины глаза совсем вылезли на лоб. Алику почему-то показалось, что женщина умирает. Он уже хотел броситься ей на помощь, но Тэкля вдруг легко вскочила на ноги, забросила на спину мешок — и дай бог ноги! Догнать её теперь можно было разве только на коне.

— Дёр-ржи спекулянтку! — страшным голосом кричал ей вдогонку Гуз и изо всей силы молотил ладонями по голому животу.

Кувыркнувшись через пень, Тэкля с треском врезалась в кусты и исчезла. Валерка упал на траву и зашёлся смехом.

— Хватит тебе, лопнешь, дурень, — забеспокоился Алик.

— Ха-ха-ха… Видал? — хрипел Валерка. — На всю жизнь запомнит этот базар! Ха-ха-ха!..

Наконец он сел, вытер рубашкой мокрое от пота лицо и спокойно сказал:

— А яблок, ведьма, не оставила. Хоть бы одно потеряла, во рту освежить.

— Малину ешь. Лучше всяких яблок, — посоветовал Алик.

Но тут начал накрапывать дождь, и друзья заторопились в лагерь.

Николай Николаевич прочёл Тэклину записку, улыбнулся и погрозил Валерке пальцем.

— Разве что-нибудь не так? — встревожился тот.

— Слишком даже так, — Казанович прищурился, с хитринкой посмотрел на Валерку и вдруг спросил. — Ты диктовал или Алик?

— Что диктовал? — смутился Валерка.

— Всё, что здесь написано.

— Что вы!.. — хотел было возразить Валерка, но учёный перебил его.

— Вот что, милый, — снова погрозил он пальцем, — возьми грушу и марш ловить пескарей. Я тебе не Тэкля. Понял?

Валерка покраснел, взял грушу и поплёлся прочь. Николай Николаевич посмотрел ему вслед, покачал головой: ну и сорванец!.. И тут же спохватился: а каким сам был лет тридцать назад? Ого! Такие фокусы отмачивал, что все только диву давались!