Слушая эти вечные, старые как мир армейские байки, Артем почувствовал себя на десять лет моложе и на два ранения здоровее. Он только головой кивал, выслушивая хохмы Баева, который был несказанно рад свежему слушателю.

Они поднялись на второй этаж. Баев, посерьезнев, постучал в дверь кабинета, подобрался, вошел и доложил:

– Товарищ майор, инструктор прибыл!

– Доброе утро! – войдя следом, вежливо сказал Тарасов.

Длинный, как жердь, чернявый майор поправил так не идущие к камуфляжной форме очки в золоченой оправе и проговорил, едва заметно улыбнувшись:

– Здравствуйте. Моя фамилия Черкасов. Зовут Димой. Я начальник штаба санатория «Солнышко». Полковник Мезенцев поручил мне провести с вами вводный инструктаж… Садитесь, капитан.

Майор снова поправил очки, неуклюже прошел к двери и, выглянув в коридор, закрыл ее на два оборота ключа…

Майор Черкасов оказался не только хорошим специалистом, но и неплохим товарищем. После полуторачасового инструктажа он доверительно сказал:

– Знаете, я не привык к эти штабным играм в войну, поэтому, если что непонятно – в бою разберетесь. Вы ведь далеко не новичок!

– Нового для меня немного, – ответил Артем. – Роль «инструктора» только новая.

– В этом весь смысл затеи Мезенцева! – горячо проговорил Черкасов. – Нас жмут, сами понимаете, со всех сторон: и сверху, и справа, и слева. А тут вы – профессионал…

Майор запнулся: он едва не сболтнул лишнего. Впрочем, Тарасов прекрасно понял его простую мысль.

– Куда теперь? – спросил Артем.

– На занятия.

– Чему мне учить этих здоровых лбов?

– Не «чему», а «чем». Собственным примером.

– Звучит как-то по-комсомольски, но я попробую.

– Придется, – кивнул Черкасов. – Вперед, капитан, за орденами!

– Волынские учения откладываются на неопределенный срок, – сообщил провиднык Кульчицкий по телефону. – Ситуация такая, понимаете… Вы Куйбиду знаете? Он из зарубежной референтуры ОУН.

– Кажется, знаком – ответил всклокоченный Бузько, перекатываясь на живот и с сожалением оглядывая свою скромную комнатку, украшенную присутствием малознакомой, но чертовски милой чернавки, прихваченной вчера на ступеньках супермаркета в аккурат после дежурства. – Да, припоминаю, друже провиднык, знаком.

– Выезжаете завтра в Севастополь, – заторопился Кульчицкий. – Куйбида встретит вас на вокзале…

– Куда ты, солнышко, едешь? – томно спросила малоодетая чернавка, присаживаясь на край застонавшего под ее весом дивана.

– Куда родина прикажет, – хмуро ответил Бузько, задумчиво поглаживая ее теплое бедро.

– Мой ты геройчик! – промурлыкала чернавка и продолжила делать то, от чего у хорунжего всегда спирало дух и дрожь медленной молнией проходила по позвоночнику.

Петр Куйбида чувствовал себя в Севастополе, как на раскаленной сковороде. Он был публичным членом ОУН, а потому ему пришлось вытерпеть двухчасовую встречу с украинской общественностью города, представленной десятком пенсионеров, сумасшедшей поэтессой с угловатыми стихами и тихого вида мальчиком и девочкой, оказавшимися братом и сестрой, причем почему-то наполовину эстонцами. Слушали его с видимым удовольствием от чувства исполняемого патриотического долга. Куйбида битый час распинался в душном зале «Общества просвещения», цветисто повествуя о задачах Организации украинских националистов на нынешнем революционном этапе, чтобы в конце услышать вопрос из зала: «Может ли ОУН издать на свои средства патриотические стихи Наталки Могилы?» Поскольку вопрос был задан самой пьяноватой Наталкой, дамой немного не в себе, то отвечать пришлось по всей форме, всуе упоминая Бандеру, глобальный кризис, бывшего президента Ющенко, мировой кризис, черта и дьявола…

Красивый и сильный, стоял белый русский Севастополь на берегу Черного моря, и городу не было дела до лекции представителя зарубежной референтуры ОУН.

Уже на бульваре, прихлебывая пиво из пластикового стакана, Куйбида стал думать о предстоящей рекогносцировке. Голова кружилась – то ли от солнца, то ли от огромности поставленной Центральным Проводом задачи. Эхо недавнего взрыва на Москве-реке прикатилось в Украину. Кульчицкий доверительно сообщил Куйбиде, чьих рук это было дело, называя московскую акцию «большой победой». Куйбида был поражен, узнав, что подводным диверсантом, пустившим ко дну «Золотую луну» вместе с игроками- пассажирами, был хорунжий Бузько – тот самый неудачник, который совмещал добровольную службу в рядах ОУН(б) с работой охранника в супермаркете. И с этим серым человеком уже завтра придется встретиться ему, Петру Куйбиде, опытному сотруднику референтуры, доверенному лицу самого Кульчицкого! И не просто встретиться – найти путь к осуществлению новой цели, выдуманной горячими головами в Торонто, Мюнхене и Риме! У Куйбиды впервые появилось нехорошее чувство, будто им играют, словно кеглей. Революционные цели ОУН несомненны: смести жалкое правительство, установить новый порядок, где найдется место всем, кто сейчас прозябает в провинции, не переставая ковать оружие украинской победы. «Я уверен, Кульчицкий возьмет ответственность за новый взрыв на себя, – размышлял Куйбида. – Иначе зачем весь огород было городить? Заявим об ОУН как о новой силе…»

Сделав постное лицо, Куйбида кивнул, соглашаясь с собой, и одним глотком допил ароматное пиво.

Севастопольская бухта сияла нестерпимо: солнце рушилось с высоты, высекая из морской глади золотые искры. Торопился по своим делам российский торпедный катер, отливая оттенками серого, похожий на большого дельфина. Горбился бездействующий портовый кран. Ползали по известняковым скалам голые фигурки пляжников. Тропинка бежала мимо старинных береговых укреплений. Тут где-то, говорят, есть настоящий нудистский пляж. Посмотреть, пожалуй, на местных красавиц – вот только отлить бы да выпить еще пива…

Но пора на вокзал: хорунжий Бузько, наверное, уже устал трястись на плацкарте киевского поезда.

Белое здание вокзала с башенкой умилило Куйбиду. Чудное место для разлук и встреч. Пиво бродило по жилам. Нужно было приобрести официально-подтянутый вид: референтура не отдыхает, референтура, позволю себе заметить, трудится не покладая рук…

Вот и поезд. Торопятся украинцы и гости страны отхватить свою порцию моря и солнца. Тащат чемоданы, катят сумки на колесиках, пыхтят над баулами. Замурзанные дети гроздьями повисают на родителях. Отпуск короток, да и денег немного – кризис поджимает. Нужно успеть… Трудятся не покладая костылей вокзальные нищие под отеческим взором крышующего мента. Выгружаются пассажиры… как их влезло столько в один-то поезд…

Вот этот?

Незавидная, однако, внешность для патриота и диверсанта. Простая и незамысловатая. Такие кирпич на стройке кладут.

Куйбида сделал шаг вперед, прикрыв глаза от солнца ладонью. Хорунжему, видимо, тщательно описали сотрудника референтуры: вот Бузько узнал его, искренне улыбнулся, помахал рукой.

Они обменялись рукопожатием.

– Рад приветствовать вас на переднем крае борьбы за Украину! Слава героям! – не обошелся на этот раз без патетики Куйбида.

– Героям слава! – ответил обычной фразой Бузько.

– У вас только сумка? Тогда прогуляемся, пожалуй, пешком, – сказал Куйбида.

Они шли по накаленной севастопольской улочке. Белое здание вокзала спряталось за поворотом.

«Да, это типичный исполнитель, – кивая в такт словам разговорчивого хорунжего, думал Куйбида. – У него лицо подчиненного. Если бы сейчас были другие времена, я засомневался бы в его расовой полноценности. Хотя, как сообщают товарищи, он стопроцентный украинец… Что ж, посмотрим,