хочешь, бросай нас в котел, из мяса злотых не сваришь!
— Говори, если дело! Сказки не велю сказывать!
— Король ныне о походе на Москву думает...
— Без тебя знаю о чем король думает. Ты в эти думы не лезь!
Старик спокойно продолжал:
— Думы его так и останутся думами. Королю нужно войско, а в королевской казне пусто.
— А ты считал его казну?
— Ваша милость, ясновельможный князь, знает, как полки уряжать, а я умею в чужой казне считать. Королю идти на Москву час не настал.
— С каких это пор жидами овладели королевские заботы?
— Мы, ясновельможный князь, живем на польской земле. Чем сильнее польское королевство, тем и нам сытнее. Московия нам такой же враг, как и королю. Ныне пришел добрый час: московиты между собой передрались. Князь великий воитель. Но, у вашей милости нет денег, чтобы снарядить войско, а у нас найдутся деньги, чтобы, ясновельможный князь мог снарядить войско.
Рожинский ударил в ладоши. На зов явились юргельты.
— Вода в чане кипит? — спросил он с угрозой в голосе.
— Пар валом валит!
— Сейчас жидов варить будем!
Рожинский махнул рукой. Юргельты вышли.
— Ну закончили свою сказку?
— Сказке только начало, ясновельможный князь! Королю не одолеть Московию. Каждый московит против короля встанет.
— А меня в объятия возьмут?
— И против, вашей милости, поднимутся, а против своего царя Дмитрия не встанут. Еще и за ним пойдут ему трон добывать. Вам, ясновельможный пан, поддержать бы царя Дмитрия!
— Скажи на милость, почему я тебя, жидовин, слушаю. Сам удивляюсь почему ты еще не варишься в чане? Был бы жив царь Дмитрий, ныне Московия и Речь Посполитая стояли бы под одной короной.
— Ваша милость тому содействовали, а царь Дмитрий вовсе не был царским сыном.
Рожинский поднялся с кресла, обошел гостей, оглядывая их, как бы любуясь ими.
— Откуда вы взялись? Какая вам ворона на хвосте принесла, что Дмитрий не был царским сыном?
— Нам известны и начало и конец того, кто назывался Дмитрием. Был один, почему бы не найтись другому?
— Не скажешь ли, что и о короле жидовская забота? Говори до конца, каков жидам гешефт в этом деле? Мало вам в Польше гешефта, в Московии захотели? Московиты не любят ваше племя.
— В Московии и твой гешефт, князь! Собирай, ваша милость войско, а как снарядить его наша забота.
— А еще чья?
У старика — недоумение на лице.
— Я полагал, что ясновельможному князю известно чья это забота. Потому я и разрешил себе так смело говорить с ясновельможным князем. Я поспешил...
— Спасти своих арендаторов?
— Арендаторы сами спасутся...
— Каждый за свое в ответе. За поспешность — кипящий котел.
— Если я и поспешил, не спешить бы князю!
— Ты смелый старик. Смелых я люблю. Но... Если ты мне здесь рассказывал сказки, сварю в котле, а кожу сдеру и на барабан натяну. Ты поспешил, я не поспешу, а запру тебя и подожду. Долго ли ждать?
— То мне не ведомо.
Князь ударил в ладоши. Явились юргельты. Князь распорядился:
— Раздеть жидов, воду в чане кипятить, а их отволочь к чану.
Старика и его спутника схватили под руки и поволокли из зала. Рожинский подошел к столу, налил себе в чашу горилки, и уже ко рту поднес, да дверь отворилась и без спросу в зал вступил духовник княгини отец Антоний личность тихая и неприметная. Жил он в замке, как мышь, слышалось только шуршание его сутаны. И вдруг явился в час, когда не только слуги, а и гостевавшая шляхта затаились, видя князя в мрачном настроении. Рожинский уже порядком захмелел, потому с трудом поднял взгляд на Антония.
Отец Антоний, неслышно ступая в войлочной обувке, подошла к столу и остановился супротив князя. Глаза опустил долу. Вот уж чего не ожидал Рожинский: духовник княгини — иезуит. Рожинскому, как члену Ордена подобало ответить теми же жестами. Да не ошибка ли? Глядел он на монаха, будто не понимая его символических жестов. Ошибки нет. Отец Антоний протянул руку, на руке, на среднем пальце перстень, символ принадлежности к Ордену в более высокой степени посвящения, чем посвящение в Орден князя Рожинского. Рожинский, тяжело преодолевая хмель, встал. Произнес слова условленной формулы:
— Слушаю и повинуюсь!
— Сын мой! — произнес Антоний. — Прежде погаси огонь под медным чаном и освободи своих гостей. Они от нас посланцы. Все, что сказано ими, освящено нами во имя торжества апостольской церкви.
— Жиды!..
— Не тебе избирать исполнителей нашей воли. Ты ибран нами. Взвешивалось твое воинское умение и твое мужество. Мы останавливаем разгоревшуюся вражду между князем Рожинским и королем. Перед нами общий враг — ислам и его союзники в Московии. Нам известно, что нынешний московский царь присяженник султана. Надобно было бы королю вступить в Московию, но для короля не настало время.
— Вместо короля на свой страх и риск выступит отверженный королем князь Рожинский?
— Когда Орден повелевает, о своих интересах ты должен забыть! Ты должен исполнить повеление, как труп! Слушая меня, ты повинуешься?
Князь произнес покорно:
— Повинуюсь!
Метели бродили по орловщине без устатку. Перепоясали дороги, замели избы под застрехи. Жители отгребались от снега каждое утро. К Рождеству выбились из сил. На улицы вылезали, как из глубокого оврага. Поляки, что зимовали в Орле, о царском войске и думать забыли. Не пройти ни пешему, ни конному. Казаки разбрелись, посулив атаману Заруцкому вернуться с первой травой в степи. Ушли бы и польские рыцари, если бы не опасались утонуть в снегах.
Гетман Меховецкий раздумывал как бы продовольствовать войско, ибо все ближние села и деревни были начисто ограблены. Его раздумья прервало появление посланцев князя Рожинского. Сказали посланцы, что князь собрал войско в четыре тысячи шляхтичей. Все на конях. Прибыл в Кромы, собирается в Орел. Спрашивает, готов ли царь Дмитрий к встрече с ним.
— Да верно ли, что сам князь Рожинский в Кромах? — усомнился Меховецкий. — Как прошли сквозь снега?
Посланцы ответили:
— Разве мы снега не видели? Не к туркам шли!
Меховецкий расстроился. Ему ли не знать властную натуру князя Рожинского. Меховецкий не надеялся одолеть Шуйского, а тем более захватить Москву. Пришел он досыта пограбить русские города. На Богданку, объявленного царем Дмитрием, смотрел, как на оправдание разбоя.
И вот Рожинский. Это уже не грабеж — это война. Это вторжение в прерогативы короля. На том Меховецкому и успокоиться бы. Недалеко до догадки, что за Рожинским стоит нечто большее, чем его необузданная воля. Придется принять посланцев, но раздражить при этом Рожинского, чтобы в обиде отошел от дела Дмитрия. Меховецкий велел посланцам ждать до утра, а сам уединился с Богданкой.
— Государь, — начал он, — то о чем говорил пан Валавский, свершилось. Князь Рожинский со своим
