обратном кульбите сломали шею. В том числе потому, что Горбачев и его команда посчитали главным в «европействе» раздачу свобод всем и вся. Они спутали демократию с либерализмом (поэтому мы не можем уяснить качественную разницу между либеральными реформами Горбачева – Ельцина и демократическими преобразованиями в Китае). А вот Дэн Сяопин понял главное: куда эффективнее вмонтировать в социализм не военно-политическую империю, а финансово-экономическую. Эта идея себя полностью оправдала. В СССР не поняли веления времени и потому проиграли. Но это все будет потом. Сталину же досталась страна с разогретой пассионарностью, и эту избыточную энергию надо было направить на какие-то крупные цели.
До Октябрьской революции 1917 г. в мире произошло всего четыре великих революции – нидерландская, английская, американская и французская. Две закончились установлением авторитарной диктатуры Кромвеля и Наполеона. Две других – как и замысливалось революционерами – утверждением власти гражданского общества. Почему у одних (причем буржуазных, т. е. однотипных) революций столь разные «эндшпили» – до сих пор является предметом дискуссий. Опасение, что коммунистическая революция в России может закончиться установлением авторитарной власти, было высказано меньшевиками (Плеханов, Мартов) и даже некоторыми коммунистами (в партийных дискуссии 1920-х гг.). Так и случилось.
О природе просуществовавшего 70 лет государственного строя спорят до сих пор. Известно, что то была «Советская власть без Советов», так как Советы как органы гражданского общества были придатками партийной и хозяйственной власти. А что представляла собой сама коммунистическая партия? А какие группы являлись подлинно правящем классом в СССР? А был ли в СССР вообще «мальчик» – подлинный социализм или модификация старых экономико-политических укладов (социалистический «феодализм», «азиатский» способ производства, государственный капитализм?) Вариантов ответа много, ясности нет. Пожалуй, кроме одного: сталинский режим был очень близок к варианту «восточной» деспотии с полным бесправием населения и даже правящей элиты; концентрацией производительных сил в руках бюрократии, которая рассматривала общество как «государственный ресурс»; потребительским отношением к жизням подданных. Это было полным разрывом с провозглашенными в ходе революции целями (недаром после смерти Сталина стали восстанавливать «ленинские нормы» и «идеалы Октября»). Единственный путь преодолеть критику сформировавшегося режима для Сталина – репрессии, в том числе по отношению к бывшим соратникам.
Сталин взял курс на создание «обычного» авторитарно-бюрократического имперского государства. (За это ему до сих поют аллилуйю сторонники империи, не понимая, что в век НТР и глобализации время административных империй ушло, им на смену пришли империи другого типа – финансово-экономические.) Это был подлинный разрыв с Лениным, так как изначально большевизм декларировал своей целью создание общемировой федерации народов, ядром и моделью которого должен был стать Советский Союз.
Ленин наметил контуры принципиально иной системы, затем реализованной на Западе – идея глобализации социализма и создания на этой идеологической базе всемирной федерации народов. Но данная идеологема оказалась слишком сложной для его преемников.
Закрепившись у власти, Сталин не только централизовал государственное управление, но и пустил под откос послевоенную возможность объединения новых социалистических государств. В итоге Европу стали объединять не с «коммунистического» Востока, а с капиталистического Запада.
Сталин не рискнул руководить «всем миром». И правильно. Из одного центра это невозможно, необходима конфедерация, а значит, гражданские свободы. Поэтому Сталин мудро остановился на принципе «разделяй и властвуй». Каждое «социалистическое» государство получило своего диктатора, но при условии ориентации на Москву и лично на товарища генералиссимуса. После смерти вождя эта система стала трещать. Впрочем, она не выдержала испытания уже при Сталине (дело «ренегата Иосипа Тито»). Помимо невозможности всех строить по струнке, у «красного имперского проекта» был другой, как затем выяснилось, фатальный недостаток: страна оказалась в ситуации «СССР и остальной мир» и вынуждена, в сущности, в одиночку нести бремя конфронтации с Западом. Это означало гонку вооружения до полного разорения государства.
Помимо огромных расходов на вооружение, стране в одиночку пришлось воевать в Афганистане, помогать Вьетнаму и ближневосточным государствам в их войнах с Израилем, поддерживать «антиимпериалистические» режимы в Африке и Латинской Америке. Помощь других социалистических стран была символической, ведь они не были государствами имперского типа, а значит, глобалистика их, за исключением отдельных правителей, не интересовала. Лишь дважды Москве была оказана существенная помощь – в корейской войне китайскими «добровольцами» (1950–1953 гг.), и кубинскими войсками в Анголе и Эфиопии в середине 70-х гг. Во всех остальных конфликтах отдуваться приходилось одному Советскому Союзу. В Афганистан ни одна соцстрана не послала даже военных наблюдателей. Немудрено, что государство надорвалось.
Тот новый «дивный мир», что построил Сталин, мог рухнуть много раньше, уже при первом же серьезном испытании в 1941 г. Спасло то, что в борьбе участвовали две тоталитарные системы. Гитлеровский режим оказался тоталитарнее по отношению ко многим народам Европы, включая народы СССР, потому и проиграл.
Демонтаж сталинского режима, как себя изжившего, начался сразу после смерти вождя. Сталинисты всегда считали это главной ошибкой комбюрократии, указывая на проведенную мощную индустриализацию и победу во Второй мировой войне, отмахиваясь от главного – чудовищной цены этих успехов. Троцкого обвиняют в том, что он хотел бросить народы России в топку мировой революции, уничтожить крестьянство, пролить реки крови русских, обюрократить государство («перманентные перетряхивания аппарата», «огосударствление профсоюзов») и пр. Так ли обстояло дело, будь Троцкий у власти, неизвестно. Но Сталин проделал именно то, в чем обвиняют Троцкого.
Развиваться по-сталински можно, но совершенно необязательно. И если социализм не может существовать без командной, забюрократизированной экономики и жестко контролируемой общественной жизни – его судьба быть сданным в архив истории, как тупиковой ветви социальной эволюции (что произошло и со сверхуспешным поначалу фашизмом). Ведь глубинная задача человеческого сообщества – выработка наименее затратных методов жизнедеятельности, иначе во всем мире господствовало бы рабовладение как наиболее эффективная система управления ресурсами (дешево и прибыльно).
Сталин заложил еще одну мину замедленного действия под свое выпестованное государство. Его террор и пропаганда преследовали одну простую цель – вбить в головы партаппаратчиков и народа мысль, что любое сомнение в действиях генсека есть тягчайшее преступление. Что сомневаться и тем более критиковать его политику могут только враги. И когда М.С. Горбачев стал разрушать систему, аппарат властвования предпочел покончить самоубийством, но не предпринимать действия по его переизбранию.
Получается, что регулярные расстрелы есть непременное средство сохранения системы. Без репрессий она быстро разлагается и гибнет, что доказал брежневский застойный период.
Пик деградации созданного Сталиным государства пришелся на время, когда СССР продолжали руководить его выдвиженцы – Л.И. Брежнев (при Сталине занимавший посты первого секретаря ЦК Молдавии и Главного политуправления Советской Армии), М.А. Суслов (при Сталине член ЦК и ответственный за идеологическую работу), Д.Ф. Устинов (нарком), А.Н. Косыгин (нарком), А. Громыко (посол в США)… Когда к власти пришел Ю.В. Андропов, то выяснилось, что разложение правящей элиты достигло таких масштабов, что для его чистки необходим новый «1937 год». Но обошлось, он скоропостижно умер, и тогда правящий класс, отбросив колебания, согласился на быстрый демонтаж системы.
Захватившая в 1920-е гг. всю полноту власти комбюрократия десятилетиями выдавала себя за «власть рабочих и крестьян», именуя страну «советской», хотя правили в ней отнюдь не Советы депутатов. Такая система должна была выстроить густую идеологическую завесу мимикрии. Это срабатывало, пока Советский Союз успешно развивался на пассионарной волне, поднятой революцией. Ситуация стала коренным образом меняться с остыванием пассионарности. Старческое «брежневское» Политбюро сделало импотентным и само государство. Протестной реакцией «снизу» стали многочисленные портреты Сталина на лобовых стеклах автомашин. Попытки обновления системы в период «перестройки» потерпели неудачу. Немало из-за того, что политическая позиция Горбачева была чисто «женской»: следование «принципам» на словах и сдача их на деле. Позиция Сталина на этом фоне стала выглядеть «мужской», что в последующем,
