браиловский назир добился в 1803 г. возвращения Сечи в Катерлез. Но не тут-то было. У некрасовцев тоже нашелся покровитель, комендант Измаила Пехлеван-оглу. В 1805 г. они нанесли удар, уничтожив Сечь и вырезав значительное число запорожской «райи». Уцелевшие сечевики бежали в Браилов.
Русско-турецкая война 1806–1812 гг. вызвала новое расслоение. Кошевой Задунайской Сечи Трофим Гайдабура и Иван Губа с двумя отрядами запорожцев перешли на сторону России.
У некрасовцев каша заварилась еще круче. Сторону русских приняло большинство липован. Встречали хлебом-солью, оказывали помощь войскам. И «игнат-казаки» обрушились на «бунтовщиков», сурово карая их. В 1807 г. стерли с лица земли с. Караорман, мужчин перебили, женщин и детей увели. Неоднократные карательные рейды совершались на Вилково, Старую Килию и другие селения. Впрочем, и у самих некрасовцев единство нарушилось. В 1811 г. генерал С.А. Тучков доносил Кутузову о возможности перетянуть некоторых из них на свою сторону. Переговоры прошли успешно, желающим перейти в подданство России Кутузов от имени царя выдал грамоту, где даровалось «вечное прощение в прежних их винах против государя и Отечества», освобождение от налогов на 3 года, земля, а тем, кто захочет вступить в казачество — освобождение от рекрутской повинности. По Бухарестскому миру левый берег Нижнего Дуная отошел к России, и многие некрасовцы туда благополучно переселились.
Но ослаблением «игнат-казаков» и их конфликтом с липованами не преминули воспользоваться запорожцы. Развернули наступление и в начале 1813 г. отбили Катерлез. Причем этим не ограничились, продвигаясь дальше. Разгорелась война настолько жестокая, что удивляла даже турок. Историк Ф. Кондратович писал, что чуть ли не с каждым «бугром в болотах и плавнях дельты связаны тайны стычек запорожцев с некрасовцами, полного уничтожения целых отрядов с той или другой стороны». В 1814 г. запорожцы овладели «столицей» противника, селом Верхний Дунавец, где и устроили свою последнюю Сечь.
Некрасовцы были вытеснены из дунайских гирл. Одни ушли к своим сородичам на Майнос и Эйдос. Другим турки выделили места для поселения на речках Магалица и Мандрозе, в Бандроме и окрестностях Бабадага. Часть липованско-некрасовского населения осталась на прежних местах, признав главенство запорожцев. Больше конфликтов между ними не возникало. Они стали постепенно сживаться между собой, сглаживалась даже межконфессиональная рознь. Некоторые сыновья липован и некрасовцев приходили в Сечь — а при этом приходилось принимать «новый» обряд православия. Нередко заключались смешанные браки.
Однако мирная жизнь была недолгой. В 1821 г. походом греков-этерийцев Ипсиланти, которые из России двинулись на Балканы, началось восстание в Греции. Для подавления освободительного движения турки использовали и казаков. Отряд запорожцев под командованием кошевого Никифора Белуги был брошен в Валахию, помогал разбить Ипсиланти. Потом 5 тыс. сечевиков во главе с кошевым Семеном Морозом отправили в Грецию. Воевали в Морее, в 1824 г. участвовали в кровопролитнейшем штурме Миссолунги. Многие сложили там головы, а сам Мороз погиб в морском сражении у Хиоса. В Греции сражались также майносские и эйдосские «игнат-казаки». Но подунайские некрасовцы от этого уклонялись. Потеряв господствующее (и обособленное) положение, рассеявшись вперемежку с молдаванами и румынами, они стали смотреть на местные проблемы несколько иными глазами. Сочувствовали балканским христианам. И в 1821–1824 гг. группами стали перебегать в Россию. Турки ответили репрессиями, ввели круговую поруку — за каждого отвечает все селение.
А Задунайская Сечь, казалось, достигла расцвета. Вместе с «райей» ее население составляло 10– 15 тыс. Кошу принадлежали 6 сел, а фактически он контролировал все дунайские гирла. В Верхнем Дунавце сосредоточились 38 куреней под прежними традиционными названиями. Однако Сечь уже значительно отличалась от поднепровской [260]. Структура упростилась. Не было войсковых старшин, полковых управлений, паланок. Казаками считались только холостые, а женатые переходили в «мужики» и селились с «райей». Полковники назначались кошевым временно, из куренных атаманов. Не было уже ни конницы, ни флота, только пехота на лодках. И вообще боевые качества значительно снизились. Пополнялся-то Кош извне — перебежчиками, дезертирами, превращаясь в скопище случайного сброда. Не было прежней бессменной запорожской службы, боевой выучки.
А главное, сама идея «лыцарского братства» изжила себя. Кому служить-то? Вере православной — под турецкими знаменами? Защите христиан от «басурман» — вырезая греков? Абстрактному «братству»? Но и его больше не было. Произошло имущественное разделение. С одной стороны — богачи из казаков и «райи», их называли «дуки», «серебряники». Им принадлежали рыбные заводы, сельские угодья, торговля. С другой — казачья беднота и батраки: «бесштанники», «голоколеночники». Причем за Дунаем эта градация не совпадала с казачьей иерархией Сечи! Ведь чтобы вести прибыльное хозяйство (и жениться, передать дело по наследству) нужно было выйти из казаков. А Сечь для богачей становилась всего лишь «крышей», защитой от турецкого произвола и рынком рабочей силы.
Пока дрались с некрасовцами — вроде бились «для себя». А походы в Грецию и огромные потери открыли глаза на истинное положение воинов в чужом отечестве. О кризисе говорит беспрецедентный факт, в 1825 г. кошевой Литвин «кудысь утик». Удрал неведомо куда, не желая возглавлять следующую экспедицию. И вдобавок греческие события обострили отношения Турции с Россией, надвигалась новая война. Среди задунайцев возникли протурецкая и пророссийская партии. К первой относились богатые хозяева, но и отъявленная шпана, жившая одним днем — главное погулять и выпить. А если для этого нужно пограбить и погромить христиан, то какая разница? Ко второй партии склонялась «золотая середина», считавшая за благо вернуться на родину, если получит прощение. Узнав об этом, градоначальник Измаила С.А. Тучков в 1827 г. вступил в тайные переговоры с кошевым Василием Незмаевским. Речь теперь шла не о переходе очередного отряда, а о том, чтобы перевести в Россию Кош как таковой. Лишить Турцию «марки» Сечи, пропагандистского козыря, центра притяжения перебежчиков. Незмаевский и сам был сторонником русских, но ответственность на себя брать не хотел. Отговаривался: «Нехай хто заводыв на Сич, той и выводит, а я не буду». И пояснял: «Багато народу запропастымо — турок выриже».
Согласие дал другой человек — Осип Михайлович Гладкий [242]. Продувной авантюрист, хитрый, энергичный. Кстати, его биография показывает, как попадали за Дунай. Он родился в богатой крестьянской семье на Полтавщине, женился, имел четверых детей. Но после смерти отца и раздела хозяйства между братьями разорился. В 1820 г., оставив семью в родном селе, ушел на заработки. Но к упорному труду у него и навыков не было, и душа не лежала. Нанялся вести чумацкий воз в Крым — загулял и лишился доверенного ему имущества. Удрал. Подрядился строить мельницу — ее смыло водой. Сбежал в Одессу, занялся ремеслом бондаря. И вздумал жениться на служанке своего работодателя. Но священник послал запрос на родину жениха, и открылось, что он женат. Дело было подсудным, и Гладкий скрылся за границей. Явился в Сечь, объявил себя холостым и был принят в Платнировский курень. Участвовал в походе на Миссолунги, после чего его избрали куренным атаманом. С ним тоже вступил в контакт генерал Тучков. И на Покров 1827 г. Гладкий при поддержке «пророссийской партии» (очевидно, и русской разведки) был избран кошевым. Между прочим, сам факт, что казак, всего 5 лет назад пришедший в Кош, возглавил его, говорит не только о талантах Гладкого, а еще и о степени распада. О том, насколько упал в Сечи престиж руководящих постов.
49. ДУНАЙСКОЕ И АЗОВСКОЕ ВОЙСКА
С помощью «Священного Союза» Россия пыталась обеспечить коллективную безопасность в Европе,
