в виде национальных районов и национальных сельсоветов.
В конце 1924 г. реформа завершилась созданием огромного Северо-Кавказского края с центром в Ростове. В его состав вошли Дон, Кубань, Ставрополье, Терская губерния, северокавказские национальные области (без Дагестана). Кроме того, Сталин отобрал у Украины и присоединил к Северо-Кавказскому краю Донецкий, Таганрогский и Шахтинский округа. А в 1925 г. из состава Киргизской АССР (переименованной в Казакскую) была изъята Оренбургская область (столицу республики перенесли из Оренбурга в Кзыл- Орду).
Пагубность прежней опоры на «революционные народы» вскоре проявилась особенно ярко. В 1925 г. шариатисты подняли артирусское восстание в Чечне, в 1926 г. оно перекинулось на Дагестан. Подавили его быстро и сурово. Двинули войска, артиллерию. Кто оказывал сопротивление, не церемонились. В то время ходила поговорка: «Большой арба (т. е. пушка) кричал — весь аул кончал». Эти события еще раз показали правительству необходимость пересмотреть свою линию по отношению к казакам.
71. КАЗАЧЕСТВО И ШОЛОХОВ
И все же, несмотря на отдельные послабления, несмотря на то, что ни о каком сопротивлении Советской власти больше и речи не было, антиказачья направленность коммунистической политики сохранялась. Казаки оставались людьми «третьего сорта». Их облагали повышенными сельхозналогами. Их не выдвигали на руководящие посты, не принимали в высшие учебные заведения. А на партийную, хозяйственную, педагогическую работу в казачьи районы назначались, как правило, представители «самой революционной нации» и прочие инородцы. В современных источниках гуляет версия, будто казаков до 1936 г. вообще не брали в армию. В целом это неверно. До 1925 г. в Красной Армии были даже части, имевшие названия «казачьих». Но в 1925 г. прошли реформы, отменившие всеобщую воинскую повинность (и ее не было до 1939 г.). А армия состояла из немногих кадровых частей и территориальных — где местные жители обучались на военных сборах. Кадровых казачьих полков не стало, а территориальные в казачьих регионах действительно не создавались. Хотя в принципе-то казаков призывали, они служили. Но у них возникали препятствия при поступлении в училища, при повышениях в должности. Их не брали в авиацию, танковые, технические и другие «элитные» войска.
И любая погромная кампания в СССР в первую очередь прокатывалась по казакам. Допустим, в конце 1920-х по всей стране развернулись очередные антирелигиозные гонения — и уж в казачьих областях они проводились с особым размахом. В Оренбуржье в 1929 г. на Пасху комсомольцы закидывали камнями крестный ход, подожгли одну из станиц, чтобы сорвать праздничную службу. На Кубани под Рождество закрыли вдруг церкви и устроили в них молодежные вечеринки. Директор Старочеркасского музея Эфрон топил печи иконами Воскресенского собора. Начиналось раскулачивание — его тоже нацеливали так, чтобы покрепче ударило по казакам, приравнивали к кулакам не только зажиточных, но и среднего достатка. Само слово «казак» было изгнано из обихода, применялось только к прошлому — в ругательном, оскорбительном тоне. А называть казаком себя было слишком опасно. Это было бы открытым вызовом. И затравленные, затерроризированные люди предпочитали «забыть», что они казаки. Смешаться с иногородними, крестьянами. В 1926 г. прошла всесоюзная перепись населения — и на Северном Кавказе вдруг оказалось 44 % украинцев! Потому что большинство казаков (даже и не украинского происхождения) обозначили себя «украинцами». А те, кто имел родство с горцами, писались осетинами, кабардинцами, адыгами. То же самое происходило в других местах. Так, будущий маршал донской казак Штеменков для поступления в военное училище стал украинцем Штеменко [218]. Многие и без раскулачивания, сами уезжали на промышленные стройки, где никто не знает происхождения. Подделывали документы.
И вдруг… вот в такую пору в журнале «Октябрь» появился «Тихий Дон». Молодого автора Михаила Александровича Шолохова. Он родился внебрачным сыном, по казачьим понятиям, бесправным «нахаленком». Но его мать-казачка была выдана за казака Стефана Кузнецова, который благородно признал ребенка, и Михаил получил статус «сына казачьего». Лишь после смерти Стефана мать смогла обвенчаться с настоящим отцом Шолохова. Юношей Михаил учился в гимназии, воевал с бандами, дослужившись до продкомиссара. Но не пошел по партийно-советской линии. Потому что почувствовал в душе призвание… А «призвание» — это значит Кто призвал?
В 1922 г. Шолохов едет в Москву. Поступить на рабфак не удалось: он не состоял в комсомоле и не имел «нужных» рекомендаций. Пошел на литературные курсы, которые вели В. Шкловский и О. Брик, но быстро разобрался, что это не творцы, а губители русской культуры. И стал писать сам, зарабатывая на жизнь каменщиком, грузчиком, чернорабочим. С 1923 г. в газетах стали появляться фельетоны, рассказы. И вышли отдельной книжкой «Донские рассказы». Высокую оценку она получила гораздо позже, а сперва ее «не заметили» — обратил внимание лишь казак-писатель Серафимович. А Шолохов задумал большую вещь — но понял, что в Москве написать ее не сможет. В 1925 г. он вернулся на Дон. Снова жил впроголодь, перебивался грошовыми заработками — и писал. Над ним смеялись, считали, что парень дурью мается. А он был уверен в себе и работал, работал, работал. Причем сперва-то замышлял обычный «революционный» роман под названием «Донщина», начав с корниловского мятежа. Но, углубляясь в тему, общаясь с казаками, стал осознавать — не то. И отбросил все, что успел написать за целый год! Начал с нуля, изменив и название.
Роман, предложенный журналу «Октябрь», столпы тогдашней «культуры» восприняли враждебно, лишь благодаря настойчивости главного редактора Серафимовича две книги в 1928 г. все же увидели свет. И вызвали настоящую бурю среди казаков! Читая роман, выли, рыдали. Это было о них! И не карикатурно, а правдиво, красиво, величественно. Перевернулась и всколыхнулась сама оплеванная и растоптанная душа казачья. Снова расправляли плечи — да ведь мы ж казаки! И этого не стыдиться, а гордиться нужно! Такое произведение попросту не могло появиться на свет, оно было невозможным, нереальным. Однако оно появилось! И это считали чудом.
Но когда в 1929 г. стала публиковаться третья книга, о геноциде и Вешенском восстании, тут уж товарищи «интернационалисты» спохватились. И после трех номеров печатание было прекращено. А Шолохов, хотя в черновике была уже и четвертая книга, засел за «Поднятую целину». Почему? Возможно, кто-то подсказал — напиши, мол, не только о белых, зарекомендуй себя. Но очевиден и другой фактор. По стране катилась коллективизация с очередными бедствиями и репрессиями. И Шолохов спешил показать советское, отнюдь не «контрреволюционное» казачество, чтобы тем самым защитить его. Шла и борьба за «Тихий Дон». К ней Серафимович подключил Горького, но и его оказалось недостаточно. Вопрос о публикации «Тихого Дона» и «Поднятой целины» в конечном итоге решил сам Сталин [36].
И нельзя не отметить, что Шолохов с первых же шагов литературной славы стал не только «певцом», но и заступником казачества. В 1931 г. как раз была объявлена кампания по созданию Красного Воздушного Флота, но казаков она тщательно обошла стороной. А вскоре после этого Шолохов находился у Горького, и вдруг приехал Сталин. Это была первая личная встреча вождя и писателя. Совсем молодого, «начинающего таланта». Чьи книги, к тому же, пребывали в подвешенном состоянии. И о чем же говорит «начинающий» с главой государства? О своем материальном положении? О личных трудностях? Нет! Спрашивает, почему казаков не берут в авиацию! Дескать, это ж такие лихие бойцы. Но что самое удивительное, и Сталин счел его вправе поставить такой вопрос. Не одернул, не пресек. То есть, прочитав «Тихий Дон», увидел в Шолохове не только хорошего писателя, а нечто большее, особенное. Человека, к которому стоит прислушаться. Подумал и посоветовал завтра позвонить Ворошилову. Разумеется, и сам указания дал — Ворошилов Шолохова принял, и вопрос о службе казаков в авиации был решен. Благодаря Сталину, продолжилась и публикация «Тихого Дона». Мало того, он дал указание об экранизации книги.
Но на казачество уже накатывалось новая страшная беда. Коллективизация шла плохо. Люди не хотели идти в колхозы, да и сами они разваливались. Обобществленный скот подыхал без присмотра. Получая за труд мизерные пайки, колхозники воровали, работали спустя рукава. А назначенные сверху председатели доламывали хозяйства, воруя куда больше рядовых колхозников, осуществляя дурацкие проекты вроде вырубания на Кубани виноградников и выращивания хлопка. Добавился неурожай 1931– 1932 гг, планы хлебозаготовок провалились. И «силы неведомые» в советском руководстве решили
