ночевали в офисе. Климов и Тамара уже проснулись, умылись и теперь завтракали, при этом о чем-то довольно энергично споря. Барков навел воображаемый курсор на картинку из комнаты «2Б» и так же мысленно коснулся левой кнопки «мышки».

– …А то, что вы с ним зависали в какой-то там виртуальности, не считается? – в голосе Климова сквозила обида или, скорее, ревность.

– Вася, не будь идиотом, – спокойно сказала Тома. – Ты всегда ему завидовал.

– Сейчас я не завидую, а злюсь!

– Тем более, оставь эти глупости. На что ты злишься? Что этот парень играет первую скрипку, а ты на подхвате? Ты же знаешь, тут завидовать нечему. Вспомни, как он выглядит, это же кошмар! Он скоро загнется от нервного истощения. Его пожалеть надо, а ты завидовать взялся, злиться. Еще приревнуй, вообще будет здорово.

– А ты и рада его пожалеть, – буркнул Климов, наливая кофе. – О чем вы вчера весь вечер шептались?

– О делах, – Тома поставила чашку. – Погоди, Климов, ты что, уже начал?

– Чего я начал? – Вася взглянул на нее исподлобья.

– Ревновать! – Тамара прицелилась в него указательным пальцем и хихикнула. – Ты ревнуешь!

– Ничего я не ревную! Было бы к кому! К этому привидению? Месяца три назад я, может, и приревновал бы, но сейчас… к человеку с машинной душой ревновать глупо. Просто мне не нравится, что ты уделяешь ему больше внимания, чем мне.

– Вася, Вася, – Тамара укоризненно покачала головой. – Думаешь, будь он мне интересен как мужчина, я стала бы медлить? Думаешь, не подвинула его жену в сторонку и не взяла бы свое?

– За тобой не заржавеет, – Климов вздохнул.

– Вот именно, Вася, – Тома подалась вперед и провела пальчиками по его щеке. – Мне нравишься ты. Хоть ты и ревнивый болван!

– Это я-то ревнивый болван?! – подыграл Климов. – Немедленно извинись за ревнивого!

– Извиняюсь, – Тома наклонилась через стол и чмокнула Васю в нос. – Ты не ревнивый, ты просто болван. Неужели ты не видишь, что происходит?

– Я вижу только работу и тебя, – признался Климов. – А что происходит?

– Лена опять полночи просидела в оранжерее, с этим… Алексеем, начальником охраны.

– Ну и что? Барков у нас вне пространства и времени, ты с Леной не общаешься, Ольга бывает наскоками, а со мной ей говорить не о чем. Но с кем-то ведь ей надо общаться.

– Ночи напролет?

– Ой, не усложняй! Задушевные беседы – не преступление. Почему тебе можно весь вечер ворковать с ее мужем, а Лене нельзя потрепаться с охранником? Ты соскучилась по интригам, давно сериалы не смотрела?

– Я знаю, когда просто беседуют, а когда нет.

– Даже слушать не хочу, – Климов допил кофе и поднялся. – В конце концов, это их дела. Сугубо личные…

Барков снова включил «общий вид». Полученная информация его не огорчила. То ли действительно стал «машинной душой» и забыл, что такое любовь, то ли просто вымотался до потери всех светлых чувств. Так или иначе, а наметившаяся давным-давно трещина в семейной жизни снова поползла вширь, но Сашу это почти не взволновало. После Июльского Кризиса Саше показалось, что все налаживается, но тогда Барков еще не был таким, как сейчас, – полуживым биокомпьютером на «двуногом шасси». То, о чем сказала Тома, наверняка сыграло свою роль: после двух месяцев бессонницы и постоянного общения с «Соколом» Сашу вряд ли можно было воспринимать как мужчину. Его и человеком-то уже никто не считал. Биокомп, киборг, супермен… Вот и Лена, наверное, жила теперь не надеждой, а ожиданием, словно у постели безнадежного больного. Ждала, когда он отмучается сам и прекратит мучить близких. Цинично? А что поделать? Такова горькая правда жизни.

Саша выбрал картинку из комнаты жены. Олежка спал поперек большой кровати. Детская кроватка была аккуратно застелена. Известное дело, на родительской постели спится гораздо лучше. Барков включил звук. Судя по приглушенному шуму воды, Лена была в душе. Наверное, Тома все же преувеличила. Засидись Лена в оранжерее до первых петухов, сейчас спала бы рядом с сыном. Хотя не бывает дыма без огня.

«Ну и что? – Саша про себя горько усмехнулся. – Есть «огонь» или нет, какая мне разница? Еще месяц- другой, и она вдова, пусть готовит почву для новой жизни».

«Запись номер сто пятнадцать, с двадцати трех ноль пяти шестого сентября до трех тридцати седьмого сентября, помещение – оранжерея, субъекты: Елена Баркова и Алексей Лавров. Воспроизведение фрагментов».

«Сокол», заткнись! – Саша невольно сжал кулаки. До хруста. – Понял меня?! Заткнись и засунь эту запись себе под хвост!»

«Воспринимаю команду, как: отменить воспроизведение фрагментов записи».

Саша шумно выдохнул.

Сын. Барков увеличил кадр. Олежка спал крепко, раскинув ручонки в стороны. Сын – это их единственная связующая нить. Не будь Олежки, Лена ушла бы еще в июле, после спасения из Горной Крепости. А уж после Кризиса ее точно не удержали бы «коврижки», вроде отдыха на море и новой, весьма солидной должности мужа. Все дело в сыне. Безопасность ему может обеспечить только «Невод», а значит, Лена будет терпеть. Будет прятаться по секретным дачам вместе с мужем, к которому не испытывает ничего, кроме жалости, будет смиренно ждать, когда все закончится, будет тихо плакать в жилетку тому, кто готов ее выслушать и понять. И этим «слушателем» станет вовсе не Саша.

Барков вернулся к реальности. Картинка тут же растворилась где-то в глубине сознания. Оставаться на