сели за компьютер. И слегка паникуют – с полным основанием, впрочем. Но стоит мне к ним подойти, как рядом тут же оказывается Тиссеран, прервавший ради этого свои объяснения. Кажется, его особенно привлекает одна из двух; она и вправду красотка, свеженькая, очень сексуальная; на ней обтягивающая блузка из черных кружев, и ее груди чуть подрагивают под тканью. Увы, всякий раз, как Тиссеран приближается к бедной секретарше, на ее лице появляется гримаса недовольства, почти отвращения. Это какой-то рок.
В пять часов снова раздается звонок. Наши ученики собирают вещи и готовятся уйти; но тут к нам подходит Шнебеле: этот зловредный субъект, похоже, никак не уймется. Сначала он пытается расколоть нас, обратившись персонально ко мне: «Думаю, с этим вопросом следует обратиться к системному администратору, то есть к вам…» Затем спрашивает: надо ли покупать инвертор для стабилизации напряжения в питании сетевого сервера? Одни утверждают, что да, другие – что нет. Я не имею на сей счет никакого мнения и собираюсь ему об этом сказать. Но Тиссеран (решительно, парень в превосходной форме!) опережает меня: недавно вышло исследование на эту тему, не моргнув глазом заявляет он, и автор делает четкий вывод – если достигнут определенный уровень эксплуатации машины, то инвертор окупается очень быстро, меньше чем за три года. К сожалению, у него нет при себе ни самой книги, ни ее выходных данных; но он может прислать из Парижа ксерокопию, когда вернется.
Сыграно блестяще. Шнебеле с позором покидает поле битвы; он даже желает нам приятно провести вечер.
Часть вечера мы проводим в поисках подходящей гостиницы. И в итоге по предложению Тиссерана останавливаемся в «Гербе Нормандии». Хороший отель, очень хороший; но ведь расходы нам возместят, не правда ли?
Затем он изъявляет желание выпить аперитив. Кто бы сомневался!…
В кафе он выбирает столик по соседству с тем, за которым сидят две девушки. Он садится, девушки уходят. Безупречная синхронизация. Браво, девушки, браво!
Смирившись, он заказывает сухой мартини; а с меня хватит и пива. Я немного нервничаю; курю непрерывно, в буквальном смысле сигарету за сигаретой.
Он сообщает мне, что недавно записался в фитнес-клуб: хочет похудеть, «а заодно, конечно, и девчонок подцепить». Замечательный план, мне нечего возразить.
Я замечаю, что курю все больше и больше; наверно, уже пачки четыре в день. Курение – единственное проявление свободы, возможное в моей жизни. Единственное занятие, которому я предаюсь всецело, всем моим существом. Моя единственная программа на будущее.
Затем Тиссеран затевает разговор на свою излюбленную тему – о том, что «мы, программисты, сейчас короли». Очевидно, он имеет в виду высокие заработки, уважение окружающих, возможность поменять работу когда захочешь. Что ж, в этом-то смысле он прав. Мы действительно короли.
Он развивает свою мысль; а я начинаю новую пачку «кэмела». Вскоре он допивает свой мартини; ему надо вернуться в отель, переодеться перед ужином. Я не против.
Пока он переодевается, я сижу в холле, смотрю телевизор. По телевизору рассказывают о студенческих демонстрациях. Одна из таких демонстраций, в Париже, стала необычайно многолюдной: по свидетельству журналистов, в ней участвовали не менее трехсот тысяч человек. Предполагалось, что это будет мирная демонстрация, вроде как праздник, выплеснувшийся на улицы. Но, как и все мирные демонстрации, она приняла скверный оборот, одному студенту выбили глаз, полицейскому оторвали руку и т.д.
На следующий день после этой гигантской демонстрации в Париже было организовано шествие в знак протеста против «зверств полиции»; участники шествия держались «с поразительным достоинством», сообщает комментатор, – он явно на стороне студентов. Слегка утомившись от такого переизбытка достоинства, я переключаю канал: там показывают весьма сексуальный видеоклип. В конце концов я выключаю телевизор.
Тиссеран возвращается; на нем что-то похожее на костюм для джоггинга, только вечерний, черный с золотом, придающий ему некоторое сходство со скарабеем. Ладно, пошли.
Я предлагаю пойти ужинать во «Фланч». Это такое заведение, где можно поесть жареной картошки с неограниченным количеством майонеза (зачерпываешь его из большого ведра сколько захочешь); я возьму себе тарелку жареной картошки, утопающей в майонезе, и кружку пива – мне этого достаточно. А Тиссеран не задумываясь заказывает королевский кускус и бутылку «сиди-брахима». После второго бокала он принимается глазеть на официанток, на посетительниц, на всех девушек вокруг. Бедный парень. Бедный, бедный парень. Я понимаю, почему он так ценит мое общество: я никогда не рассказываю о моих подружках, никогда не хвастаюсь успехами у женщин. Поэтому он вправе предположить (и, надо сказать, с полным основанием), что я по той или иной причине не живу половой жизнью; для него это как бальзам на раны, краткая, но целительная передышка в его страданиях. Я помню тяжелую сцену, когда Тиссерану представили Томассена, только что принятого к нам на работу. Томассен по происхождению швед; он очень высокого роста (думаю, чуть больше двух метров), безупречного телосложения, а лицо у него отличается какой-то удивительной, солнечной, лучезарной красотой; кажется, что перед тобой сверхчеловек, полубог.
Томассен сначала пожал руку мне, потом подошел к Тиссерану. Тот встал и увидел, что Томассен выше его сантиметров на сорок. Он тут же снова плюхнулся на стул, лицо побагровело, я даже подумал, что сейчас он вцепится Томассену в глотку; на него страшно было смотреть.
Позже мне случалось ездить вместе с Томассеном в провинцию, обучать пользователей работе с новыми программами, вот как сейчас. И мы с ним отлично ладили. Я много раз замечал, что люди, наделенные необычайной красотой, бывают скромны, любезны, приветливы и предупредительны. Им нелегко завести друзей – среди мужчин во всяком случае. Им приходится постоянно совершать усилия, чтобы заставить окружающих хоть ненадолго забыть об их превосходстве.
Слава богу, Тиссерану так и не довелось ездить в командировку вместе с Томассеном. Но я знаю: каждый раз, когда у нас готовится серия командировок, он думает об этом и не спит ночами.
После ужина Тиссеран хочет выпить рюмочку в каком-нибудь «симпатичном кафе». Ну и чудесно.
Я послушно следую за ним и должен сознаться, на сей раз его выбор оказывается превосходным: мы входим в просторный сводчатый подвал с потемневшими, явно старинными балками на потолке. На маленьких, тесно расставленных деревянных столиках горят свечки. В глубине зала в громадном камине пылает огонь. Все в целом создает ощущение удачного экспромта, симпатичного беспорядка.
Мы садимся за столик. Он заказывает бурбон с содовой, я снова ограничиваюсь пивом. Осматриваюсь и думаю: да, возможно, на этот раз мой несчастный напарник найдет наконец то, что искал. Это студенческое кафе, здесь всем весело, все хотят развлекаться. За некоторыми столиками расположились по две или три
