* * *
Нет, не то. Стараюсь быть в форме на все сто. Я умер, может быть, но этого не ведает никто. Наверно, что-то надо делать, не знаю только что. Никто совета мне не дал. В этом году я сильно сдал. Я выкурил восемь тысяч сигарет. Головная боль - вот для беспокойства предмет. Ответ на вопрос «как жить?» что-то сложен слишком. Об этом ничего не отыскал я в книжках. Есть люди, а порой - лишь персонажей вереница. С годами и тех, и других я забываю лица.
Как человека уважать? Завидую ему я все же.
* * *
Белая комната, слишком натопленная, со множеством батарей (немного похожая на аудиторию в техническом лицее).
В окнах вид на современный пригород, панельные дома, полуиндустриальный район.
Нет никакого желания выходить, но сидеть в комнате - смертельная скука.
(Партия давно сыграна, и если еще тянется, то по привычке.)
Обычно, добравшись до вокзала в Дижоне, я впадал в совершенное отчаяние. Между тем еще ничего не произошло; казалось, в воздухе вокруг строений растворена онтологическая неопределенность. Неуверенное движение мира могло разом остановиться. Я тоже мог остановиться; мог повернуть назад. Или же заболеть, да мне и было нехорошо. В понедельник утром, идя по обычно туманным улицам этого города, в остальном, впрочем, приятного, я мог еще верить, что очередная неделя не наступит.
Где-то без десяти восемь я шел мимо церкви Сен-Мишель. Мне оставалось еще пройти несколько сот метров, когда я был, в общем, уверен, что никого не встречу. Я пользовался этой возможностью, не превращая ее, впрочем, в возможность прогуляться. Я шел медленно, но никуда не сворачивая, ко все более тесному пространству, где каждый понедельник вновь начинался для меня все тот же ад борьбы за выживание.
Пишущая машинка весила больше двадцати кило,
Большая клавиша в форме эклера служила для возврата каретки.
Перенести ее помог мне Жан-Люк Фор;
