Народ, который любит жизнь, Познать Создателя стремись. Но снова только ночь вокруг Да сердца стук. * * *
Вот фотографии детей, Вот безусловная любовь. Но нам не избежать смертей, На небе встретимся мы вновь. * * *
Да правда ли, что есть там кто-то в самом деле, Кто после смерти нас с любовью примет всех? Я холод сотен глаз встречаю с дрожью в теле; Я к людям ключ ищу - нет, это просто смех. Да правда ль, что помочь друг другу могут люди, Что можно счастья ждать и не в тринадцать лет? Есть одиночество, где шанс на помощь скуден; Твержу я про любовь, которой, знаю, нет. Я в центр выхожу под вечер, к ночи ближе, В моих глазах мольба, иду на зов огня. Бульвары золотом струятся по Парижу; Как сговорились все не замечать меня. А ночью я звоню, приникнув к телефону: Набрать, один гудок, и трубку положить. Тень прячется в углу, вблизи магнитофона, Беззубый скаля рот,- ей некуда спешить. * * *
Чудовищная смесь бесчисленных прохожих Плывет по улицам. Свод неба извращен. Зеленые тона - всё новые, еще - Я создаю. Вот пудель рядом ожил. О Шопенгауэр, я мысленно с тобой. Тебя люблю и различаю в бликах окон: Сей мир безвыходен. Я старый шут с пороком. Здесь очень холодно. Прощай, Земля. Отбой. В конце концов все разойдутся по домам, Формулировка ироничная весьма. Откуда знать мне, кто успел тут поселиться? Здесь есть и санитар, и должностные лица. И есть друзья у них - я думаю, немало. Я подошел к стене. Я размышляю вяло, Пока галдят они, как полчище горилл; Я видел клетки их, когда глаза закрыл. Я в восемь по утрам иду вдоль стен церквей, Я вижу в транспорте старушек умиранье; И скоро свет дневной замрет, замрет за гранью. И тут встает вопрос о смысле всех Церквей. * * *
Ты что-то говорила о сексе, об отношениях между людьми. Говорила ли ты вообще? Вокруг было шумно; казалось, с губ твоих слетают слова. Поезд въезжал в туннель. С легким потрескиванием, с легким запозданием загорелись лампы в купе. Я ненавидел твою плиссированную юбку, твой макияж. Ты была скучна, как сама жизнь.
Среда. Майнц-Рейнская долина-Кобленц Очевидная двойственность одиночества. Я смотрю на стариков, сидящих за столиком, их минимум десять. Можно от нечего делать их сосчитать, но я уверен, что их минимум десять. Ох! Если б только я мог улететь на небо, улететь на небо сию же минуту!
Они говорят все сразу, производя какофонию непонятных звуков, где можно различить лишь отдельные жеваные слоги, словно выгрызаемые зубами. Господи! Как же трудно примириться с миром!..
Я сосчитал. Их двенадцать. Как апостолов. А официант, надо думать, Христос?
Не купить ли мне футболку «Jesus»?
* * *
