голод; тем не менее он находит совершенно бесперспективными все попытки изменить судьбу человечества, пока не достигнуты коренные изменения в самой природе человека; таким образом, он, по сути, солидаризировался с актрисой порнофильмов, — в ходе передачи между ними, похоже, возникло взаимопонимание. Однако он был мало знаком с последними достижениями молекулярной биологии, а потому совершенно не отдавал себе отчета в том, что эти изменения (к которым он так горячо призывал, будучи совершенно уверен в их невозможности) отныне стали вполне осуществимыми, — причем в обозримые сроки. Генетик с левыми взглядами был, разумеется, в курсе дела; но он был убежденный сторонник активных политических действий и демократии, а потому гневно отвергал подобные замыслы. В общем, эта дискуссия, как и все остальные, представляла собой сборище идиотов. Я заснул и проспал до самого приземления. Если дела обстоят таким образом, думал я, то мы нескоро увидим подлинное начало нового века.

Надо признать, трансфер в отель был организован отлично. Вот что нам останется от XX века: успехи в науке и технике. Все-таки микроавтобус «тойота» — это вам не дилижанс.

Если Лансароте, в отличие от Корфу или Ибицы, не может предложить отпускникам crazy techno afternoons[1], то в еще меньшей степени он подходит для любителей «отдыха среди зелени» (такова уж природа на этом острове). Казалось бы, последний оставшийся шанс — это развитие «культурного туризма», столь привлекательного для учителей-пенсионеров, а также для других пожилых туристов со средним достатком. Ведь на испанском острове, за неимением ночных клубов, ожидаешь увидеть хоть какие-нибудь памятники архитектуры (барочные монастыри, средневековые крепости и т.д.). К несчастью, вся эта красота была уничтожена в период с 1730-го по 1732 год в результате целой серии подземных толчков и вулканических извержений невиданной силы.[2] Стало быть, и на культурный туризм тут рассчитывать нечего.

Неудивительно, что при таких невыигрышных данных Лансароте на этом острове можно встретить лишь чудаковатых пенсионеров из англоязычных стран да еще похожих на призраки туристов из Норвегии (у которых нет иной видимой цели, кроме как оправдать утверждение, будто «в январе там купались»). В самом деле, разве для норвежцев существует что-либо невозможное? Норвежцы полупрозрачные; если их поместить на солнце, они почти сразу же умирают. В начале 50-х годов они открыли Лансароте для туризма, но потом перестали посещать этот остров, расположенный на Крайнем Юге их желания, — как выразился бы Андре Бретон в один из своих удачных дней. Островитяне сохранили о них трогательные воспоминания: об этом свидетельствуют меню на норвежском языке, с полустершимися от времени буквами, вывешенные у входа в рестораны, где чаще всего нет посетителей. Далее по ходу нашего повествования можно будет не упоминать норвежцев.

Чего не скажешь об англичанах, а также о проблеме, связанной с тем, как англичане проводят отпуск. Подобной проблемы не возникает ни с немцами (они готовы ехать куда угодно, лишь бы там было солнце), ни с итальянцами (которые готовы ехать куда угодно, лишь бы там были красивые задницы); а о французах мы говорить не будем.[3] Странное дело: в местах, где обычно проводят отпуск европейцы со средними или высокими доходами, вы не увидите англичан. Однако напряженное, систематическое исследование, опирающееся на значительные средства, позволит ознакомиться с особенностями их летнего времяпрепровождения. Объединившись в небольшие группы, они отправляются на разные полумифические острова, о которых ни слова не говорится в каталогах континентальных турагентств: на Мальту, на Мадейру или как раз на Лансароте. Прибыв на место отдыха, они принимаются жить там по своим обычным правилам.

Если их спросить, почему они приехали именно сюда, а не куда-либо еще, они ответят уклончиво, на грани тавтологии: «Я приехал сюда потому, что был здесь в прошлом году». Как мы видим, англичанину не свойственна жажда новизны. В самом деле, понаблюдав за ним на отдыхе, вы заметите, что он не интересуется ни архитектурой, ни окружающей природой, ни чем бы то ни было еще. С наступлением вечера, после недолгого пребывания на пляже, он оказывается в баре, где ему подают необычные аперитивы. Итак, присутствие англичанина в одном из мест отдыха никоим образом не связано с интересом к данному месту, к красоте его пейзажей или к его богатому туристическому потенциалу. Англичанин приезжает на курорт по одной-единственной причине: он уверен, что встретит там других англичан. В этом отношении он — прямая противоположность французу, тщеславному созданию, настолько влюбленному в себя, что встреча с соотечественником за границей для него просто невыносима. Поэтому можно смело рекомендовать французам Лансароте как идеальное место отдыха. И в особенности — французским поэтам-герметикам, у которых там будет полная возможность сочинять опусы вроде:

Или в духе Гильвика:

Покончив с французским поэтом-герметиком, я могу перейти к рядовому французскому туристу. Поскольку в «Путеводителе для Непоседы» про Лансароте ничего не говорится, рядовой французский турист рискует испытать на этом острове все симптомы тяжелой скуки. Англичанину, понятное дело, это было бы нипочем; француз же — создание не только тщеславное, но также и нетерпеливое и легкомысленное. Будучи автором печально знаменитого «Путеводителя для Непоседы», француз в более благополучные времена сочинил еще и знаменитый путеводитель «Мишлен» с удачно придуманной системой звездочек, которая впервые позволила оценить все точки на нашей планете по своего рода шкале привлекательности.

А привлекательных для туриста объектов на Лансароте немного: точнее, всего два. Первый из них находится к северу от Гуатисы — это «Сад кактусов». Различные виды этих растений, отобранные за их исключительное уродство, выставлены на обозрение по сторонам аллей, вымощенных вулканическим камнем. Жирные, ощетинившиеся колючками кактусы убедительно символизируют всю мерзость растительного мира — чтобы не сказать шире. Так или иначе, но «Сад кактусов» не слишком велик; лично мне, чтобы осмотреть его, хватило бы и получаса, но я записался на коллективную экскурсию, и у выхода пришлось дожидаться какого-то усатого бельгийца. Я заметил его еще раньше, когда он застыл в неподвижном созерцании перед большим лиловым кактусом в форме фаллоса, который — видимо, желая создать эффектную композицию — посадили перед двумя кактусами поменьше, изображавшими яички. Сосредоточенность этого человека поразила меня: зрелище, конечно, было занятное, однако не сказать чтобы уникальное. Другие кактусы напоминали снежные хлопья, фигуру спящего человека или кувшин. Идеально приспособившись к непригодной для жизни среде, кактусы ведут, если можно так выразиться, формально ничем не стесненное существование. Растут они почти всегда обособленно, поэтому ничто не вынуждает их подчиняться требованиям того или иного окружения. Хищные звери, которых немного в пустыне, даже не приближаются к ним, боясь напороться на колючки. Отсутствие ограничений, какие налагает естественный отбор, позволяет им принимать причудливые и нелепые формы, вызывающие смех у туристов. Сходство кактусов с мужскими половыми органами неизменно впечатляет туристок из Италии; однако этот усатый субъект, по-видимому, бельгиец, как-то уж слишком увлекся; по всем признакам, он был в классическом состоянии гипноза.