— Такая мысль мелькнула у меня, — сказал Сагай спокойно. Эта мягкость и спокойствие означали, что он не собирается ввязываться в драку, но и на попятный не пойдет. — А какие-такие дела удерживают тебя от бегства ради спасения жизни вместе со всеми нами?
Уже с непритворным раздражением Хет резко ответил:
— Ты что, обязан знать все, что я делаю? Может, ты считаешь меня своим домашним животным — игрушкой для детей?
Но и это не увело Сагая в сторону.
— Нет, я не хочу знать все, что ты делаешь. Но я хочу знать, действительно ли ты собираешься присоединиться к нам в Кеннильяре; и запомни, я буду спрашивать об этом так долго, пока у тебя не иссякнет терпение.
Хет отвел глаза. Она был сам себе противен. А Сагай уж точно не отстанет. Именно так тренируют ученых в Кеннильяре: заставляют стоять на солнцепеке, споря о чем-то, пока один из спорящих не потеряет сознания. Это здорово похоже на дебаты в Анклаве крисов, если не считать, что дебаты ведутся в тени, так что спор может продолжаться очень долго. На такое дело сейчас у Хета сил не было. Он тяжело вздохнул и сказал:
— Если будет такая возможность, я приеду.
Сагай некоторое время пристально всматривался в его лицо, а потом отвернулся.
— Что ж, будем считать это достаточно твердым обещанием.
Попрощались они только с Рисом, которого уже почти можно было узнать отеки и синяки на лице заметно уменьшились, да еще с его отцом и теткой, которые были бесконечно благодарны за щедрый подарок, хотя и опечалены отъездом соседей. Хет и сам был удивлен, когда ощутил боль расставания. Он не представлял, как прочно врос в этот двор, сколько нитей дружбы возникло в процессе образования оборонительных союзов, в которые постепенно втянулись и он, и другие обитатели двора.
Они не прошли и нескольких шагов по улице, как их догнал старый смотритель фонтана. Его разбудил шум, и он прибежал, чтобы отдать Хету жетоны, которые тот внес как плату за воду вперед. Подумав, Хет попросил смотрителя отдать сдачу старухе, которая жила в подвале соседнего дома, пряла пряжу, зарабатывая тем на жизнь, и всегда задалживала за воду.
Хет подождал, пока они все благополучно не оказались в доках, пока Сагай не уладил какие-то проблемы с начальником каравана, а затем исчез в сутолоке толпы отъезжающих. Он пробрался к своему лучшему наблюдательному пункту на верхнем этаже доков, где можно было сидеть на мраморном цоколе колоссального памятника Первому Электору. Хет пониже натянул капюшон, чтобы его было труднее узнать снизу, и просидел так около часа.
Теперь он стал тем, за кем охотятся торговые инспектора, тем, в чьем молчании был заинтересован больше всего сам Риатен. Мастер-Хранитель видел Сагая лишь один раз — в доме Арад-еделка, и, если Сагай покинет город, Риатен просто вычеркнет его из списка тех, кто должен умолкнуть, Хет единственный, кого он будет искать, и если торговые инспектора могут сбиться со следа, то Хранители — никогда. Доки заполнялись бригадами парофургонов, пассажирами, торговцами вразнос, все орали, все куда-то торопились, выгружали товары из складов к рельсам фургонов или тащили их на улицы, а оттуда грузы отправлялись дальше — по всем ярусам, а в это время полусумасшедшие нищие забрасывали прохожих мольбами о помощи и ругательствами. Наконец над городом взошло солнце, и длинные тени побежали по осыпающимся уровням многоэтажных складов к каменным пирсам и к караванам парофургонов, которые уже выезжали на плоские колеи торговых дорог. Пришло облегчение. Теперь Хет мог беспокоиться только о собственной судьбе.
Солнце сверкало на мраморе и полированном металле колоссальной статуи, согревая грязную опалубку крутых и узких лестниц и мостков, и Хет вдруг почувствовал, что его вчерашняя лихорадка снова возвращается. «Значит, все верно — ты болен», — сказал он себе. На нижних ярусах всегда водилась какая-нибудь зараза, хотя он-то раньше никогда не болел. А раз так, все быстро пройдет и само.
По чистой случайности он заметил Риса. Ворота за статуей были главным входом в эту часть доков, и Хет увидел, как мальчишка пробивается сквозь толпу, пересекает улицу и взбирается на каменный постамент; здесь он, прикрыв глаза козырьком ладони, стал пристально всматриваться в уровни доков, лежащие ниже. Хет выругался и спрыгнул с цоколя статуи. Тьма уже снова сжимала поле его зрения, так что пришлось передохнуть и постоять, прежде чем перейти улицу и стащить Риса с постамента.
Их подхватила толпа снующих взад и вперед людей, и Хет оттащил мальчишку в относительно укромное местечко, где он принялся трясти Риса за шиворот, приговаривая:
— Я же приказал тебе не ходить на Восьмой ярус в одиночку! Стоило мне исчезнуть на несколько часов, как ты уже тут как тут!
— Ты ж не уехал, — возразил ему Рис, нисколько не пристыженный.
— Не в этом дело!
— Но это важно. Тебя пришел искать ученый из Академии. Мы ему ничего не разболтали, но он говорил, что его зовут Арад-и-как-то-там-еще, и еще дал мне целый однодневный жетон. Видишь, вот он… — Рис чувствовал необходимость чем-то подкрепить свой рассказ и копался в складках одежды, пока не предъявил жетон. — Он велел разыскать тебя и сказать, что ему обязательно надо повидаться с Сагаем и с тобой, что это жутко важно, и чтобы ты пришел в Академию, как только сможешь.
Хет все еще не мог отвести взгляда от доков, хотя мысли уже были заняты другим. Может, кто-то нашел копию того текста? Вряд ли произошло что-то особенно плохое, в этом случае у Арада не было бы времени на поиски Хета. А может, это ловушка?
— Как он выглядел?
— Вот такого роста. — Рис вытянул руку, показывая рост среднего уроженца нижних ярусов. — Темные волосы, черные глаза… м-м-м…
— Не важно. — Такое описание подходило как Араду, так и большинству жителей Чаризата. — Не говори никому, что видел меня, ладно? И дуй домой.
Хет исчез в толпе и не откликнулся, когда Рис крикнул ему:
— Значит, ты никуда не уедешь?
Улицы, прорезающие ярусы, еще никогда не казались Хету такими длинными, а пандусы, ведущие к воротам, такими крутыми. Хету удалось преодолеть Седьмой ярус и оказаться в сравнительной безопасности Шестого и при этом умудриться не выглядеть так, как выглядит человек, вполне созревший для того, чтобы быть убитым. Он подумал: не остановиться ли ему отдохнуть где-нибудь на этой знакомой ему территории, но не захотел рисковать возможностью попасться на глаза одному из многих знакомцев. Даже встреча с Рисом в доках создавала большую опасность. В свое время он пробовал жить в одиночку в окрестностях Анклава — после того как отказался от покровительства своего дяди. Это научило его, что следы надо заметать добросовестно и чисто.
Лихорадка достигла той опасной точки, где Хет перестал потеть, а мышцы разболелись так, будто его избил первоклассный специалист. Боль была такая, что в сравнении с ней боль от ран на спине казалась пустяковым жжением. Теперь Хет начинал понимать, откуда эта беда на него свалилась.
Спрятать крылатое изображение в своей сумке было не такой уж удачной мыслью. Правда, если бы он этого не сделал, то и по сей день сидел бы в тюрьме торговых инспекторов, но нынешние мучения были вполне сравнимы с тюремными. Крисы уже не раз умирали по сходным причинам; особенно часто это случалось, если что-то шло не так с эмбрионом, имплантированным в сумку, и он погибал. Смерть эмбриона отравляла людей раньше, чем они успевали сообразить, что происходит. Хет был столь же подвержен такой опасности, как и горожанки с их куда более сложным способом размножения.
Позже Хет вспомнил, как он оказался возле Академии и как спорил со стражниками, требуя пустить его внутрь. У него было ощущение, что стражник уже получил указание пропустить Хета, но просто тянет резину ради придания своей персоне большей важности. В это время дня ворота находились на самом солнцепеке, а Хет был слишком упрям, чтобы обнаружить слабость, прислонившись к стене или просто сев на мостовую. Поэтому когда он наконец потерял сознание, это случилось уже за воротами, на горячих каменных плитах двора.
Он частично пришел в себя, когда его переносили в тень портика дома привратника. Старый ученый, который впустил их в Академию в тот первый раз, когда они пришли к Араду, и который никак не мог справиться со своей чадрой, теперь склонился к Хету и крикнул: