слабым голосом добавила она, – что со мной все будет в порядке, тете не стоит беспокоиться.

Служанка нахмурилась и вышла из комнаты. После того как она принесла поднос с едой, Ребекка заперла дверь на засов. Поставив поднос на столик, девушка устроилась рядом с Адамом на кровати. Он судорожно метался под одеялом. Она влила ему в рот лауданум и вытерла потный лоб влажной тканью.

Он заметно похудел – не то чтобы она как-то по-особенному беспокоилась за него, нет, ее внимание было чисто дружеским. Ребекка аккуратно обтирала его лицо, широкую грудь, руки, тонкие пальцы и мозолистые, натруженные ладони, распекая себя за смелость и любуясь его красивым телом, трепетавшим под ее нежными руками. Она сбивала жар, пока Адам, наконец, не заснул как ребенок.

Теперь ей придется сидеть рядом и охранять его сон. Зевая, она прилегла на подушку рядом с ним, перебирая в уме все вопросы, которые намеревалась задать, как только он очнется. Ребекка заснула, радуясь, что Адам остался жив.

Он умер и попал в ад.

Он пережил французов, своих злобных тюремщиков, две недели прятался в комнате размером не больше шкафа, переправился через бушующий пролив в Англию только затем, чтобы умереть в своей собственной постели. Его донимали невыносимый жар и тягостное ощущение удушья. Неожиданно Адам уловил аромат свежих цветов. Как странно! Ведь мертвые, он был уверен, не могут ничего чувствовать. Адам попытался провести рукой по своей груди и неожиданно наткнулся на мягкую возвышенность, которая показалась ему женской грудью.

Невероятно!

С усилием открыв глаза, он увидел, что лежит под грудой покрывал, в которые Ребекка завернула его как в кокон. Адам вспомнил последние двадцать четыре часа и облегченно вздохнул. Она не позвала на помощь. Размышляя о неожиданном повороте событий – ее присутствие в замке, в его спальне! – он убрал свою руку с очаровательной груди и сдвинул голову ее владелицы на изгиб своего плеча.

Адам внимательно рассматривал женщину, которую судьба поставила на его пути, женщину, которой ему придется довериться. Сейчас, спящая, она казалась ангелом. Он ухмыльнулся. Ребекка Уинком была кем угодно, но только не ангелом.

За время его отсутствия она преобразилась. Каштановые брови и длинные ресницы обрамляли глаза, которые, он знал, были шоколадно-коричневыми, выразительными, умными и обычно лучились озорством или смехом. Ее носик был очаровательно вздернут. Ее губы, кораллово-розовые на алебастровой коже, были соблазнительно приоткрыты в неосознанном приглашении, которое он, разумеется, никогда не примет.

Он убрал золотистую прядь со своего лица, невольно вдохнув запах цветочного мыла. Как же давно он обнимал женщину, наслаждался ароматом ее волос, ее шелковистой кожей? Кажется, с тех пор прошла целая жизнь.

Он и подумать не мог, что Ребекка будет первой женщиной в его постели по возвращении в Англию. Даже не принимая во внимание, что было очень сложно, их последнюю стычку, она оставалась дочерью его опекуна и не той женщиной, которую ему следовало вожделеть.

Когда разбойники напали на карету его родителей, Адаму было тринадцать. По укоренившимся представлениям он был почти мужчиной, но, Боже, совсем не чувствовал себя таковым. Он лежал там в грязи, привязанный к карете, пока его отца и мать жестоко убивали за горсть золотых монет.

Он был ужасно напуган, но не плакал ни тогда, ни на похоронах. Любые проявления слабости или жалости неприемлемы для мужчин рода Керрик. В день смерти своего отца Адам получил графский титул, а вместе с ним и ответственность, которую тот налагал. Вот почему желание, которое он внезапно ощутил сейчас, это ошеломляющее чувство, насторожило его.

Он не представлял, как справился бы в те первые годы без помощи Эдварда, отца Ребекки. Этот человек сам назначил себя его опекуном, ничего не ожидая взамен, радуясь, что может помочь сыну близкого друга. Ребекке в ту пору было четыре года. Адам думал, как сильно все изменилось за последнее время.

Перед отъездом во Францию он приехал к Уинкомам, чтобы попрощаться и устроить свои дела. Ранним утром Ребекка пробралась в его спальню, одетая в клочок кремового шелка, наверняка позаимствованный у матери и почти прозрачный на фоне огня. Она, открыв душу и сердце, сделала ему предложение, а он чуть не проглотил язык.

Придя в себя, Адам отослал ее, возможно, грубее, чем это было необходимо, но определенно как того требовала честь. Господи, ведь тогда ей было всего пятнадцать, ну почти шестнадцать! Хотя Ребекка уже и вошла в возраст, когда закон разрешает брак, она оставалась девчонкой на пороге женственности. Она еще не была готова принимать такое решение.

Ему, как единственному наследнику рода Керрик, конечно, следовало жениться до отъезда на войну, но Адам никогда всерьез не думал, что может погибнуть, поэтому не видел необходимости спешить со свадебными обетами. Жизнь казалась ему похожей на ящики письменного стола, в каждом из которых была задача или обязанность, которую нужно выполнить в назначенное время. Брак находился в одном из самых последних.

Ребекка заворочалась рядом с ним в постели, что-то бормоча во сне. Она потянулась перед ним, как довольная кошка, издала чарующее женственное мурлыкание, открыла затуманенные сном глаза, и их взгляды встретились. Адам невольно улыбнулся:

– Добрый вечер.

В одно мгновение блаженство исчезло. Ребекка вскочила и спрыгнула с постели. Ее ноги запутались в ночной рубашке, и она упала.

– Что это вы делали? – задыхаясь, спросила она с пола.

– Ничего, – невинно ответил Адам. Он украдкой разглядывал ее из-за занавесей. Она бы наверняка отдала должное его недавней восторженной оценке ее груди. – А вот вы пытались задушить меня!

– Я прятала вас! И не вздумайте снова заснуть, не объяснив мне, где вы пропадали, иначе я подниму на ноги весь дом и сообщу о вашем воскрешении. – Девушка встала и отдернула полог. – Вам лучше?

Его бок все еще ныл, чтобы полностью зажили сломанные ребра, нужно несколько недель, но боль по крайней мере можно было терпеть. Лихорадка прошла, и он чувствовал голод – верный признак выздоровления. У него заурчало в животе.

Ребекка нахмурилась:

– Полагаю, вы проголодались?

– Я по-настоящему не ел несколько месяцев, однако не могу отнимать пищу у дамы, так что давайте, ешьте. Я, как всегда, джентльмен. – Он рассмеялся.

Она обогнула кровать, взяла со стола серебряный поднос и поставила его Адаму на колени. Подоткнув атласные подушки, Адам смог приподняться. Он осмотрел чистую повязку вокруг талии.

– Спасибо.

– Я просто не могла позволить вам истечь кровью в этой спальне, – сказала Ребекка. – Как прикажете объяснять ваше присутствие здесь? И, что еще важнее, мой отец никогда бы не простил меня, позволь я вам умереть.

Губы Адама дрогнули, но он спрятал улыбку. Ребекка все еще дулась и, наверное, с удовольствием разбила бы чайник о его голову. Однако Адам понял, что не сможет сдержаться.

– Представляю, как вы пилили меня, пока я спал. «Зачем это вы пошли куда-то и причинили себе вред? И с какой это радости именно я должна за вами ухаживать?»

– Конечно же, я этого не делала. Кроме потраченного впустую времени, такое поведение было бы глупым ребячеством. А я повзрослела за время вашего отсутствия, если вы еще не заметили.

– О, это я заметил, дорогая. – Какой-то чертик внутри заставил его поддразнить ее, и Адам добавил: – Я отлично чувствовал эту вашу взрослость в своих руках.

Ее глаза округлились, а ноздри задрожали. Его насмешка остановила проповедь, которую она приготовилась ему прочесть. Вместо этого Ребекка стиснула зубы, улыбнулась и предложила ему чашку чаю.

– Вот, он уже остыл, но, по крайней мере, его можно пить.

Адам отхлебнул и скорчил гримасу:

– Вижу, вы все так же увлекаетесь сахаром и сливками. – Он поставил чашку на поднос, спустил ноги на пол и осторожно встал. Удовлетворенный тем, что не рухнул обратно на постель, он, пошатываясь, направился в дальний угол комнаты.

– Куда это вы направляетесь?

– Мы заперты в этой комнате вдвоем. Я подозреваю, что, пока я спал, вы позаботились о своих личных нуждах. Если я останусь лежать, то намочу постель как младенец.

–  Вы хотите сказать... вы собираетесь... прямо при мне? – Ребекка быстро осмотрела комнату в поисках выхода. – Это совершенно невозможно!

– Если мне не изменяет память, однажды вы спрятались в охотничьем домике вашего отца во время большой охоты. Я уверен, вы увидели и услышали той ночью много интересного.

– Это совсем другое, мне тогда было восемь лет.

– Хм-хм! – Пожав плечами, Адам проследовал в гардеробную, больше не обращая внимания на ее причитания. Когда он вернулся в комнату, Ребекка насвистывала непристойную матросскую песенку, которую он когда-то слышал от ее отца.

Адам поскреб свое заросшее лицо и откинул упавшие на глаза волосы.

– А вы, случайно, не считаете, что мне нужно принять ванну?

Ребекка обернулась, скрестив руки на груди, и свирепо уставилась на него.

– Похоже, что нет. – Адам снова забрался в постель, откинулся на подушки и жадно набросился на еду.

– Что вы делаете? – спросила она.

– Подождите минутку. – Отправив в рот кусок ветчины, он закрыл глаза и наслаждался божественным вкусом. Адам еще раз пригубил чай, содрогнулся, но затем все же допил до конца. Потом приступил к хлебу и жевал его медленно, смакуя каждый кусочек.

Ребекка, облизывая губы, заворожено смотрела, как он ест. Адам покачал головой:

– Пожалуйста, сядьте и тоже поешьте, а то я чувствую себя совершенным хамом.