«Аполлон» раскрыл две высокие двери и доложил о ней.

В отдаленном конце комнаты, обложенный подушками, сидел де Солн.

Он силился встать при виде ее. Она поспешила вперед.

– Очень мило с вашей стороны прийти навестить меня, – сказал он очень слабым голосом. – Я все думал, придете ли вы.

– В монастыре меня учили молиться. Кое-какие хорошие привычки остались у меня помимо моей воли. Я благодарю вас за поприще, которое вы открыли мне и которое действительно может обеспечить успех.

– Теперь я могу сделать замечание, которое так любят все люди: «Я вам говорил».

– Я не верила вам, потому что так трудно поверить в самое себя.

– Многие из вас считают эту задачу более легкой, чем оказать доверие другому. Но расскажите о Бонневаре и как все произошло?

– Я пришла к Бонневару в качестве просительницы и была немного нервна. Парень, который упорно не желает употреблять мыло «Пирс» или какое-либо другое, велел мне подождать тоном Наполеона, отдававшего приказания при Аустерлице. Я ждала, становясь более нервной и менее мягкой. Наполеон ушел через стеклянную дверь, и спустя некоторое время его голова снова высунулась по направлению ко мне, и он приказал мне войти. Я вползла. Судьба, небо, предопределение, что хотите, короче говоря, господин Бонневар быстро спросил меня, что я умею. Я протянула наброски – князь Рицкий, Перрио, де Лан. Он засмеялся, и я себя почувствовала так, как чувствовали себя маленькие богини, когда Юпитер шутил. Он засмеялся громче и сказал: «Ну да, вот этот и еще этот», быстро выбирая, указывая вытянутым толстым пальцем одной руки на рисунок, а другой рукой в это время забирая его. Будучи на седьмом небе, я вышла на улицу, имея новые заказы и контракт. На улице небо послало мне искру разума. Я пошла в другую редакцию, темную и с другим Наполеоном за пюпитром, и ворвалась в кабинет. Разговор ниже моего достоинства. Я только бросаю рисунки на стол перед двумя толстыми возмущенными мужчинами. Смех – я, волнуясь, к ним присоединяюсь, но волнение излишне, рисунки приняты, а затем – второй контракт. Я еще выше вознеслась и шествую домой к Жоржетте. Вот как обстоит дело.

– Это великолепно, в самом деле вас можно поздравить.

– И всем этим я обязана вам.

– Вашему собственному дарованию.

– Не позволите ли вы мне поблагодарить вас как следует?

– Если ваша благодарность выразится в том, что вы нальете мне чаю или, еще лучше, приготовите мне его.

Он откинулся на подушки и с довольным видом смотрел, как она чайной ложечкой достает чай из маленькой серебряной чайницы.

– Какой прекрасный дом у вас, господин де Солн.

– Вам нравится? Я так и думал. Отчасти из-за этого я хотел, чтобы вы пришли. Но вы должны прийти еще раз, когда я смогу вам все показать и рассказать историю моих вещей. Я всю свою жизнь собирал красивые вещи, вкладывал в это столько же усердия и тяжелого труда, сколько другие вкладывают в занятия на бирже или в мэрии.

Тони оглядела комнату. Она была очень высокая, и потолок был разрисован ветками яблони в цвету. Стены были обиты полосами из серо-зеленого шелка, а в промежутках между ними висели картины, изображавшие «Весну». Тут были пейзажи Коро, Мане, Ланкре, и масса других имен, являвшихся новыми для Тони.

– Это моя весенняя комната.

– Мне нравится эта мысль.

Она прошла комнату и подошла к книжной полке, которая тянулась во всю длину стены, – одна длинная целая полка из зеленого флорентийского дерева.

– Я не знала, что вам нравятся и английские книги.

– Они мне не то что нравятся, а я люблю их, – во всяком случае, некоторые.

Над большим камином висел портрет Гиацинты Форуа. Тони остановилась и смотрела на нее.

– Она очень красива.

– Я хочу, чтобы ее нарисовали, позднее, в виде картины для этой комнаты, картины весны.

– Когда вы думаете жениться?

Де Солн слегка пожал плечами.

– Кто знает? Гиацинта говорит, что в будущем году. Что касается меня, я бы хотел этим летом, я не становлюсь моложе.

Его голос звучал очень грустно.

– Гиацинта говорит, и мудро говорит, я должен признать, что если кто уже женится, то это совершившийся факт, от которого уже не уйдешь, с свободой кончено. Согласны ли вы с этой женской точкой зрения, мадемуазель Тони?

Тони закурила папироску.

– Замужество много больше связывает женщину, чем мужчину, видите ли: мужчина и после женитьбы все-таки продолжает быть самим собой, но женщина всегда становится только женой или матерью и очень редко успешно выполняет обе обязанности. С выходом замуж она, разумеется, приобретает дом, но теряет самое себя, а ведь индивидуальность чего-нибудь да стоит.

Он рассеянно кивнул головой и внезапно сказал с большим жаром: