– Как все это было чудно, правда? И как грустно – как бы знакомые стали надо мною смеяться, если бы они знали, какая я сентиментальная, – да, как грустно, как трагично то, что все это прекрасное прошло так скоро и… позабылось.

– Оно не забыто, – сказал Тони, – только положение изменилось, мы как бы выросли. Ты знаешь, я не мастер выражать свои мысли, но мне кажется, что, хотя действительно день свадьбы прекрасен, великолепен, но жить вместе день за днем, чувствуя красоту жизни и зная, что и другой испытывает то же, это не менее прекрасно, не менее удивительно. Столько дней я смотрю на тебя, горжусь тобою, радуюсь тебе, потому что ты моя жена, потому что ты любишь меня! Мне это кажется прекрасным.

– О Тони, – прошептала Франческа; она обняла его и прижалась головой к его плечу.

Он поцеловал ее волосы.

– Чем это они пахнут, Фай? Какие это духи?

– Я забыла, как они называются. О Тони, я люблю тебя.

Он глубоко вздохнул, нагнувшись над ее склоненной головой. Франческа подождала минуту, затем быстро продолжала:

– И, Тони… я думаю… мне кажется… я решила… мне бы хотелось, чтобы к десятой годовщине свадьбы мы сделали себе подарок – другую Долорес. Как тебе кажется, разве это не хорошая мысль?

Она постаралась улыбнуться; по ее голосу было слышно, как она волнуется. Тони крепко обнял ее.

– Фай, неужели? – И, не ожидая ее ответа, он быстро продолжал: – Значит, ты не против этого?

Она ждала этого вопроса и быстро ответила:

– Нет, дорогой мой!

Он выпустил ее из своих объятий. Теперь решение было принято, сомнений и колебаний больше не было; можно было сознаться.

– Я часто думал об этом прежде, – тихо сказал он, – но я боялся… я думал, что, может быть, ты будешь огорчена. Как мало мы знаем друг друга! А теперь все устроилось!

– Да, все устроилось, – ответила Франческа, как эхо.

Где-то вдали раздался бой часов, тихо и нежно неслись звуки в ночной тишине.

– Уж поздно, – пробормотал Тони.

– Тебе придется помочь мне раздеться, – сказала Франческа.

Жизнь снова потекла обычной колеей; жертва была принесена и осталась незамеченной.

Тони занялся расстегиванием белого с серебром платья, слегка ворча, когда крючки застревали. Окончив, наконец, свою работу, он испустил глубокий вздох облегчения.

– Теперь я займусь своим туалетом. Не задержусь – устал сегодня.

Он скрылся в свою комнату, и Франческа услыхала, как он плескался, умываясь, и причесывал свои волосы, а затем он вновь появился, вымытый и сонный.

– Не правда ли, какой длинный день? – спросил он. – Ведь не каждые пять минут и не в каждый свадебный юбилей усыновляют ребенка. Мне кажется, нам следует сделать этот день днем ее рождения, чтобы она праздновала вместе с нами. Хочешь спать, родная?

Может быть, Франческа ответила так тихо, что ему послышалось в ее голосе грусть; или, может быть, в глубине души он смутно почувствовал, что существуют на свете огорчения. Все, что сказала Фай, было, несомненно, вполне правильно, и все-таки, подумал Тони, какие странные, непонятные существа эти женщины. Впрочем, может быть, Фай вспомнила… милая, дорогая бедняжка!

Он обнял свою красавицу жену.

– Ты счастлива, дорогая?

– Конечно.

Она погладила его густые растрепавшиеся кудри.

– Почему ты задаешь мне этот вопрос?

– Да так, не знаю. Ведь все-таки сегодня опять исполнился год.

– Да, ты прав.

Он подождал. Франческа молчала. Несомненно, она устала; ведь был такой длинный день. Он высвободил свою руку.

– Спокойной ночи, родная.

– Спокойной ночи, дорогой.

Когда он так крепко заснул, что было трудно разбудить его, Франческа встала и опустилась на колени около окна.

Необычайно ярко, как в калейдоскопе, промелькнула в ее памяти вся их жизнь с Тони со дня их свадьбы – веселые дни, когда они устраивались, потом совместные прогулки, охоты, танцы, визиты. Тони казался вполне счастливым, вполне довольным своей жизнью, и тем не менее в самых сокровенных тайниках своей души он все время лелеял эту надежду, о которой она ничего не знала, которую Тони считал слишком священной, чтобы высказать ее ей; или же он полагал ее любовь недостаточно глубокой для того, чтобы отважиться осуществить свою мечту.

Эта мысль в данный момент огорчала ее больше, чем принесенная ею жертва, сделавшая возможным осуществление его желаний; ведь эта жертва скрепила их еще более; но сознание того, что Тони молчал