русские держались за свои позиции и сражались». И они не собирались сдаваться. Взятый в плен в июле 1941 года сын Сталина Яков ответил допрашивающим его немцам именно так. На фоне массового страха и паники, на фоне головокружительных потрясений «решительное меньшинство» (определение Дж. Эриксона) было настроено идти до конца. 17 сентября 1941 года командование 39-го армейского корпуса направило Гитлеру памятную записку «О возможности подрыва большевистского сопротивления изнутри»: «Предшествующий ход Восточной кампании показал, что большевистское сопротивление и ожесточение далеко превзошли все ожидания. Красная Армия имеет такой, особенно унтер-офицерский, корпус, который постоянно крепко держит в своих руках рядовых как в наступлении, так и в обороне… Любая попытка переворота была бы в конечном счете ликвидирована самой жесткой силой в самом зародыше. Никто не должен предполагать, что война приведет к революции в Советском Союзе. Большевистское государство проявляет в борьбе такую же силу сопротивления, что и КПГ в борьбе за власть в рейхе».

И уже выделилась плеяда военных вождей, способных встать вровень с современной военной наукой: стратег Жуков; военачальники полевых армий Рокоссовский, Конев, Ватутин; военные специалисты в своей сфере Воронов и Говоров; энергичные и мужественные командиры Катуков, Ротмистров, Богданов, Новиков.

Германия не сумела верно оценить противника. Его вооружение было гораздо лучше, чем полагали немецкие военные специалисты. И численность советских войск едва ли не вдвое превосходила ожидаемую. Генерал Гальдер занес в свой дневник 11 августа: «Мы недооценили силу русского колосса не только в экономической и транспортной области, но прежде всего в военной. Вначале мы рассчитывали встретить 200 дивизий противника, но теперь мы идентифицировали уже 360 дивизий». Командующий группировкой армий «Юг» фельдмаршал Рундштедт уже после войны сказал: «Я понял вскоре после нападения, что все, что было написано о России, является глупостью».

Даже господство в воздухе не было абсолютным. Если во Франции у немцев было 10 самолетов на каждый километр фронта, то в России — один. Вообще сравнение в Францией, столь популярное среди немцев в этот период, имело очень мало смысла. В Советском Союзе расстояния были как минимум в пять раз больше, чем в ходе войны с Францией. Кейтель позднее признал: «Гитлер говорил так, будто русская кампания — дело верное… Но теперь, оглядываясь назад, я вижу, что это был страшный риск». Гитлер самоуверенно утверждал, что политическая система Советской России рухнет после первых же сражений. Неизбежно возникал вопрос о том, что должно ее заменить. Немцы не знали на него ответа.

Английский историк А. Кларк считает, что прежде всего «следует сказать об обычном русском солдате. Неадекватно руководимый, недостаточно обученный, плохо экипированный, он изменил ход истории благодаря своему мужеству и твердости в этот первый год войны». Германский офицер рассказывает о русском танке, подбитом в ходе боя. Обгорелый, он стоял на гребне холма, тогда как германские части в течение десяти дней пытались двигаться вперед, но не находили нужного пути. «Никакие запасы не могли быть доставлены нам, так как подвозящие их солдаты встречали шквал артиллерийского огня. Мы изменили время доставки, но это не улучшило ситуацию. Снаряды часто падали и на наши позиции. В глубине ночи (русский) патруль пробился через лес и бросил ручные гранаты прямо в наши орудия. Мы спрашивали себя, какой дьявол сделал все это возможным. Тайна открылась случайно… В один из дней армейский повар в поисках танковых приборов открыл люк русского танка. От зловония он едва не потерял сознание, но он увидел два стоящих на коленях скелета. Мы вытащили их. Один из них — капитан, потерявший глаз — находился рядом с разлагающимся трупом. Раненый, он посылал по радио сообщения своим войскам о наших перемещениях». Даже сухой Гальдер пишет о «дикой решимости» русских солдат.

Возможно, германские солдаты первыми ощутили особый характер противника, особый характер территории, особый тип войны. Однообразную равнину пересекали похожие друг на друга реки. И на каждом берегу отступающий противник стремился создать рубеж обороны. Именно германские солдаты создают грозный и трагический фольклор: русского всегда нужно убивать дважды; всякий, кто пролил русскую кровь, не смог уйти живьем из этой земли. Из уст в уста передавались описания того, как ведут себя советские раненые. «Они не кричат, они не стонут, они никого не проклинают. Без сомнения, в этом есть нечто мистическое, нечто непостижимое относительно их жесткого, упорного молчания». Так немецкий автор Двингер описывает советских военнопленных, которым сознательно не оказывали медицинскую помощь. «Некоторые из них обожжены огнеметами, и ничто у них не напоминает человеческого лица. У многих шрапнель вырвала куски мяса. У одного пуля вырвала нижнюю челюсть. Кусок мяса у раны не закрывает трахеи, сквозь которую дыхание вырывается пузырями и хрипом. Пять пулеметных патронов вошли в плечо и руку другого пленного, лишенного всякой одежды. Казалось, что его кровь вытекает через несколько трубок… За моими плечами пять кампаний, но я не видел ничего похожего. Ни крика, ни стона из губ этих раненых, которые сидели на траве».

К востоку от Киева Клейст и Гудериан завершали окружение пятидесяти советских дивизий. Тридцать советских дивизий были заперты в Ленинграде. 25 сентября немцы начали наступление на юге — в направлении Харькова и Крыма. (Хотя на пути немцев встали танки Т-34, дивизия СС «Мертвая голова» пыталась найти способы уничтожения этих танков — обычные противотанковые средства их не брали. Через два дня германские части взяли Перекоп — ворота в Крым).

Но Гитлер отставил свои черноморские и прочие увлечения. Находясь в штаб-квартире Бока, он приказал остановить продвижение и на ленинградском направлении. Следует сказать, что в германских военных кругах начала ощущаться реальность того, что одногодичной кампании для крушения России недостаточно. А если предстоит еще один военный год, не лучше ли закрепиться на продвинутых оборонительных позициях и за минными полями и колючей проволокой подготовиться к решающим битвам следующего года? Но основные действующие лица — Гитлер, главнокомандующий сухопутными войсками Браухич, его начальник штаба Гальдер и командующий группой армий «Центр» Бок — выступали за решение стратегического вопроса в текущем — 1941 году. С взятием советской столицы армия получит лучшие зимние квартиры. Главный железнодорожный узел страны будет парализован. Индустрия огромного московского района будет выведена из строя. А если готовиться к новой весне, то как создавать укрепления в чистом поле?

Едва ли можно подвергнуть сомнению то положение, что германская разведка, стратегическая в первую очередь, была неадекватна стратегическим задачам. У германского командования не было ни малейшего представления о грандиозных усилиях противника по обеспечению работы новой промышленности в тылу, о мобилизуемых армейских резервах, о маршруте движения дальневосточных армий. Невозможно отделаться от впечатления, что к зиме, к декабрю германское командование было в полной уверенности относительно невозможности для Красной Армии «восстать из пепла». Согласно директиве № 35, немецкая военная машина стала концентрироваться в направлении Москвы. Взятию Москвы было присвоено кодовое название «Тайфун» — это был апофеоз германской «битвы на уничтожение». Генерал фон Вальдау записал в свой дневник: «Мы входим в зимнюю кампанию. Я верю в окончательную победу».

Операцию должны осуществить три пехотные армии (вторая, четвертая и девятая). Три танковые группы (Гот — 3-я, Гудериан — 2-я, Гепнер — 4-я) приготовились к удару. У фельдмаршала Бока, возглавившего наступление на Москву, было больше танков, чем в начале осуществления операции «Барбаросса», — 14 танковых и 9 моторизованных дивизий. Теперь три четверти германских войск собирались ради удара по советской столице, поддерживаемые с воздуха лучшими силами люфтваффе.

Британские криптологи дешифровали германские приказы об операции «Тайфун». Черчилль постоянно спрашивал, получил ли Сталин дешифрованные сведения («покажите мне последние пять отосланных сообщений»)? Они говорили об отчетливой подготовке немцев к прыжку на Москву.

У противостоящих «Тайфуну» трех советских фронтов были 80 пехотных дивизий, 2 моторизованные и 1 танковая дивизия, 9 кавалерийских дивизий и 13 танковых бригад. (Численность одной дивизии к этому времени составляла 7–5 тысяч человек). 18 сентября в Красной Армии появились гвардейские части. Ими стали 100-я, 127-я, 153-я и 161-я дивизии. Это была попытка выделить наиболее эффективные части —