– Хорошо.

Машина рванула с места. Молодые люди остались одни на пустынном шоссе.

Тропа за камнем была узкая, заросшая, давно не расхождений. Демьянко шел впереди, Богданна – за ним. Оба молчали. Демьянко понял: спутница приставлена для контроля. Это его обеспокоило. Или не догадываются Павлюк и Ваня? Будто причины для подозрения у них нет … А все же …

Думала о своем и Богданна. В памяти представал скорбный образ однорукого Стефана. 'Добрый актер', сказал о нем Иваньо. Хотелось верить святому отцу … В груди нарастало глухое, тяжелое чувство. Девушка не понимала, что с ней произошло, и пыталась прогнать непрошеные мысли, утолить чувство тревоги, поступать так, как велит вера. 'Вера – высшая добродетель, – не раз говорил Ваня. – Разум – слепой '.

Так шли с полчаса и вдруг издалека увидели на опушке приземистое дом под крышей, а еще дальше, за полем, – село.

'Удобное: подходы к дому видно издалека', подумал Демьянко.

Коротко сказал спутнице:

– Вот, пожалуй, и есть дом лесника.

У старой, облупленной, заброшенной хаты не было ни огорода, ни сада. Лохматый пес, привязанный ржавым цепью к поникшего крыльца, оскалился на незнакомых людей, зарычал.

– Эй, кто дома есть! – Позвал Демьянко. – Не подходите ближе, Богданна, укусит.

Пес зарычал еще яростнее, зашарпав цепь.

– Люди добрые, откликнитесь!

Распахнулась дверь, и на крыльцо вышел мужчина неопределенного возраста, босой, волосы взъерошены, как после сна, глаза наглые, руки в карманах галифе.

– Ну? – Вместо приветствия сказал он.

Тон его не понравился Демьянко, и молодой человек в тон ему грубо спросил:

– Ты лесник?

– Ну и что, когда лесник?

– В доме кто есть?

– Никого.

– Мы от отца Ваня. К Стецько.

Несколько секунд молчали. Пес, который лег было на место, поднялся, снова оскалил зубы.

– Я Стецько, – негромко сказал хозяин дома. – Заходите.

– Не укусит? – Богданна робко посмотрела на собаку.

– Своих не трогает.

Внутри дом был такая же заброшенная и грязная, как и снаружи. 'Никогда пола не моет', подумала Богданна, на ее лице появилось выражение брезгливости. Стецько криво улыбнулся:

– Мы люди простые, живем, как умеем.

– Нет, что вы! Что вы, – смутилась Богданна. Села на скамье у окна. Положила руку на подоконник и невольно отдернула ее – попала в нечто липкое, отвратительное.

– Мы по 'мед' … который вы святому отцу обещали, – многозначительно сказал Демьянко … – 'В этой церкви, являющейся пристанищем для всех …

– … Служба одинакова для каждого ', – закончил Стецько условную фразу, которая была и паролем, и ответом. – Слава вождю!

От поздравления украинских националистов, явно скопированного из фашистского 'хайль Гитлер', Демьянка передернуло. Однако и знать не дал, в тон Стецько ответил:

– Вождю слава!

Лесник прочалапав босыми ногами за грубую, выдвинутую на середину избы, за несколько минут вышел одетый и обутый.

– Посидите, я скоро, – и оставил Богданна с Демьянко вдвоем.

Пригнувшись к зеленого от старости, подслеповатого окошка, Демьянко увидел неуклюжую фигуру Стецько, мелькнувшую между деревьями. Однако отойдя метров на сто, Стецько повернул обратно к дому. 'Днем спят здесь, на чердаке или в сарае, – догадался Демьянко. – Для конспирации, чтобы нас обмануть, удаватиме, что дружков из леса привел '.

В щелях шуршали тараканы. Пахло кислыми портянками, овчиной. Богданна сидела, опустив голову. Тоска не оставляла ее. Девушка спрашивала себя: как она оказалась здесь, почему … – и не могла ответить.

Иначе чувствовал себя Демьянко. Он был в возбужденно-радостном настроении. Не ожидал удачи: попасть в гнездо 'бойовкы'.

– Слава вождю!

Демьянко вздрогнул. В дверях стоял Довгий. Он был в той же одежде, что и тогда, во время неудачной встречи с Богданна. На груди у него висел автомат, сбоку – пистолет.

Из-за его спины выглядывал Стецько.

– Вождю слава! – Демьянко поднялся. Подумал: 'Третий на улице'.

Долгое розшаркався перед Богданна, как ему казалось, очень элегантно, Демьянко протянул руку. Пришлось ее пожать.

– Вот, берите 'медок', для святого отца последний отдаю, – Стецько подал Демьянко и Богданна два пакета. Они спрятали взрывчатку в кармане.

– Последний запас, – подтвердил Довгий. – Спасаемся отсюда скоро, жизни нет.

Большой рот его перекривився, тонкие губы задергались в нервной судороге.

– Мне идти? – Спросил Стецько.

– Иди, – разрешил Довгий. Объяснил гостям: – Вместе со Збигневом стоить, поговорить спокойно можем.

'Збигнев – третий в' бойовци ', подумал Демьянко.

Долгое снял с груди автомат, положил на лавку и подошел к сундуку в углу. Поднял крышку, достал бутыль, банка консервов, хлеб, две щербатые чашки, мутную стакан.

– Давай выпьем … Зовут тебя как?

– Демьянко.

– А вас, сударыня?

– Богданна.

– Вот и познакомились. Я – Довгий. Слышали?

'Бандитские честолюбие', подумал Демьянко и ответил:

– Не приходилось.

Он решил держаться независимо, даже несколько вызывающе, чувствуя, что таким образом вызовет у Довгого больше уважения.

Долгое сморщил узкий лоб, пошевелил бровями – ответ и ему не понравилась. Однако ничего не сказал.

Разложив угощение на столе, хозяин вытащил из-под пиджака кинжал, висевший на ремешке от брюк. Кинжал был черный, с фигурной рукояткой – такими вооружал Гитлер отборных головорезов – эсэсовцев.

Воткнув острие в консервную банку, Довгий ударил ладонью по рукоятке. С пробитой дыры сплюнул томатный соус. И вдруг Богданна подумала: может, именно этим кинжалом Довгий убил жену и дочь Стефана. Горло девушки сдавила спазма. Богданна почувствовала, что не сможет заставить себя проглотить хотя бы кусочек угощение Довгого.

Он уже открыл консервы, нарезал хлеба, доверху налил в стакан и чашки самогона. Стакан подсунул Демьянко.

– Выпьем! За ваше здоровье, Богданна. Не ходят к нам девушки, а такие, как вы, – и подавно.

– Спасибо, – спазма все еще душила горло. Богданна взяла кусочек хлеба, поднесла к губам.

– Пейте! – Долгое тянул к ней свою чашку, чтобы чокнуться.

– Спасибо, не пью.

Глаза Довгого налились яростью.