господство в Африке (910) перешло к Фатимидам, равно как непрекращавшиеся раздоры между сицилийскими и африканскими мусульманами, не благоприятствовали идее священной войны с неверными, вследствие чего итальянские дела в начале X в. перестали быть в зависимости от постоянных угроз со стороны африканского или сицилийского флота. С точки зрения рассматриваемых отношений необходимо остановить внимание на судьбе арабской колонии, утвердившейся в местности древнего города Минтурны, при устье Гарильяно, близ Гаеты. Основание колонии близ моря и на границе Средней Италии давало арабам полную возможность принять деятельное участие в борьбе Гаеты с Капуей и мелких, княжеств с папой — самая мысль о приглашении арабов с целью заручиться их союзом принадлежала правителю Гаеты. Владея прекрасным положением на Аппиевой дороге и имея постоянные сношения с арабами Сицилии и Африки, арабы из Гарильяно или Монте-Арженто сделались страшным бичом для окрестных мест. Знаменитые монастыри С.-Винченцо и Монте-Кассино были разрушены; Рим, Сполето и вся Средняя Италия дрожали перед опустошительными набегами арабов; дорога к Риму стала опасна для паломников. Византийское правительство долго не выступало против этих разбойников, а местные христианские княжества не стыдились пользоваться иногда союзом арабов для борьбы с соседями. Так продолжалось с 882 г. по начало X в., когда в Средней Италии образовался значительный центр политической и военной власти в соединении Беневента и Капуи под управлением Атенульфа. Чтобы обезопасить свои владения с севера, он в союзе с Неаполем и Амальфи в 903 г. осадил крепость Гарильяно, которая имела на своей стороне Гаету. Но на этот раз Атенульф не рассчитал сил и, потерпев поражение от осажденных, должен был отступить. Опустошения арабов направлялись в Папскую область и сильно затронули интересы Церкви. Монастырь Фарфа семь лет подвергался опустошениям, пока наконец не был перенесен на другое место. Только за стенами городов можно было найти защиту; крестьянское население, лишенное безопасности, должно было оставить свои усадьбы и запустить хозяйство. Но ни папа, ни маркграф Сполето не в состоянии были организовать сопротивления опустошительному потоку из Гарильяно. Взоры всех были обращены к Константинополю, куда Атенульф и отправил своего сына Ландольфа, который искал у царя Льва помощи и посылки войска. Ландольф получил сан патрикия-анфипата, т. е. вступил в зависимость от империи, но решительных мер не было, однако, принято и на этот раз. Когда Ландольф возвратился в Беневент, отца его уже не было в живых; тогда же умер и царь Лев, собираясь в поход на Восток (911); тем не менее разбойничье гнездо в Гарильяно продолжало быть предметом попечения Ландольфа. В июле 911 г. он заключил союз с Неаполем для совокупных мер против Гарильяно. В то же время началось наступательное движение против арабов из Папской области, вследствие чего отряды, действовавшие на севере от Рима, принуждены были отступить назад под защиту укреплений Гарильяно. Папа Иоанн X в союзе с маркграфом Сполето Альбериком и Ландольфом беневентским составили план крестового похода против арабов Гарильяно. Союзники обратились за помощью в Константинополь, и, прежде чем прибыл назад аббат монастыря Монте-Кассино, посланный в Константинополь, к берегам Италии прибыл столь давно ожидаемый царский флот (915) под начальством патрикия Николая Пицингли, стратига Лангобардии. Тогда и колебавшиеся доселе герцоги примкнули к движению: Григорий неапольский и Иоанн гаетский. В июне 916 г. византийский флот прибыл к Гарильяно. В то же время с севера приближался с римскими войсками сам папа Иоанн X и с ним Альберик, маркграф Сполето. Таким образом арабы были окружены железным кольцом с моря и с суши. Это было, можно сказать, первое общее военное предприятие южноитальянских владетелей под высшим водительством Византии. У подножия горы была выстроена крепость, откуда союзники начали вести осаду, продолжавшуюся три месяца и потребовавшую много крови с той и другой стороны. Альберик и папа нередко лично участвовали в битвах и старались своим примером воодушевить войско. Наконец голод вынудил осажденных к сдаче. Но это была сдача, достойная героев. Они зажгли свои дома и, пользуясь замешательством, вышли из города небольшими группами и думали спастись в соседних лесах. Но союзники погнались за ними и перебили почти всех. Это было в августе 915 г., и с тех пор Средняя Италия не испытывала более такого угнетения от мусульман, какое было раньше. Главная заслуга в этом должна быть приписана империи, которая снова блистательно подтвердила свое право на имя защитницы христианства против неверных.

Останавливаясь здесь в изложении южноитальянской политики в царствование Льва Мудрого, мы должны еще бросить взгляд на другую часть западной границы империи, с которой она также была соединена лишь морем и сношения с которой поэтому зависели лишь от большей или меньшей силы флота. Разумеем прибрежные города Далмации и несколько островов на Адриатике, носившие имя фемы Далмации. Господство Византии на Адриатическом море, конечно, стояло в зависимости от крепости ее положения в Южной Италии и от организации морских средств обороны в Далмации. Главные города здесь были Зара и Рагуза, но ключом положения фемы был, собственно, город Драч, организованный вместе с ближайшей приморской областью в отдельную фему (Диррахий-Драч). Для Византии представляло жизненную задачу удержать влияние как на Адриатическом море, так и по берегам Далмации вследствие ближайшего соседства с византийской фемой этого имени славянских княжеств Сербии и Хорватии и полузависимых славянских племен, сидевших у моря и занимавшихся морскими разбоями. / В ближайшей главе нам предстоит выяснить организацию названных политических и этнографических групп в западной части Балканского полуострова, здесь же нужно сказать лишь о береговой полосе. В высшей степени определенно выдвигается то обстоятельство, что колебания византийской политики в этой полосе западной границы зависели от морского положения на Адриатике./ С падением Тарента и Бари (839–841) наступает период арабского засилья в Южной Италии и безнадежной анархии по Адриатике. В особенности племя неречан отличалось своим удальством и отважными набегами на ближайшие острова при устье Наренты, которые и перешли под их власть. Начинавшая в IX в. приобретать морское значение Венеция пыталась в интересах своей торговли обеспечивать для своих купцов безопасность от названных пиратов. При вступлении на престол Василия I южноитальянские арабы смело ходили по морю и разграбили города Будву и Розу близ Антивари и осаждали Котор и Рагузу. И после похода в Далмацию адмирала Никиты Орифы, в 871 г., спокойствие здесь не было достигнуто, так как неречане продолжали делать набеги на Истрию. Но с тех пор как Бари снова перешел под власть Византии, положение дел изменилось к лучшему. В конце IX и в начале X в., когда арабы были окончательно вытеснены из Южной Италии, на Адриатическом море снова усиливается влияние Византии; в это время приобщены к христианству еще остававшиеся в язычестве неречане и в далматинских городах введена церковная организация по греческому обряду. Эти обстоятельства прошли совершенно незамеченными в современной событиям истории, так что мы лишены возможности составить понятие как о способах утверждения здесь византийского влияния, так и о силе его и пределах распространения. Следует удовлетвориться заключением, что как в восточной, так и в западной части Балканского полуострова одна и та же политическая и церковная идея выдвигала Константинопольский патриархат на стражу против притязаний (37) Западной империи и латинской Церкви.

Есть полное основание выделить период Македонской династии в истории Византии и назначить ему совершенно самостоятельное место. Но это не потому, чтобы преемники Василия принесли на трон гениальность, или особенную даровитость, или хотя бы административные способности. Хотя ни сын, ни внук, ни даже правнук основателя династии не имели тех качеств, коими достигается величие и могущество и приобретается уважение современников и потомства, тем не менее период, в который мы вступаем с настоящей главы, необходимо признать кульминационным в истории византинизма. С конца IX и в течение X в. византинизм развился до конечных пределов, сказав свое последнее слово в законодательстве, литературе и искусстве и приобщив к христианской культуре новые народы.

С этой точки зрения вполне основательно обозначение этого периода как «Высший расцвет восточноримского могущества при армянской династии» или еще «Век расцвета» (1). И тем любопытней эта, можно сказать, общепризнанная слава македонского периода, что в военном отношении преемники Василия были далеко ниже посредственности и во внешних делах не только не возвысили положения империи, но,