беззаботную жизнь. Однако во время денежной реформы они потеряли все свои сбережения. В 1923 году они были разорены. Евсей Слоним пытался после этого создать новое дело. Он намеревался переводить в Берлине русскую литературу на английский язык и продавать книги в США. Однако вследствие экономического кризиса эти планы оказались неосуществимыми. Во всяком случае его дочка Вера нашла тогда у него свое первое рабочее место в качестве секретаря и могла из своего скромного заработка оплачивать уроки верховой езды в одном из парков района Тиргартен.
Владимир Набоков и Вера Слоним стали регулярно встречаться, часто за партией в теннис или в шахматы. 15 апреля 1925 года они оформили свой брак в ратуше Вильмерсдорфа. Им пришлось заплатить небольшой административный налог, это было все, что у них тогда имелось. Никакого торжества не было, только простая регистрация. Двое знакомых Веры вызвались быть свидетелями, в том числе один «настоящий немец»[73]. Родителям Вера сообщила о своем замужестве как бы невзначай во время ужина.
Собственной матери Набоков рассказал о своем намерении жениться заранее, во время поездки в Прагу. Она не высказала никаких возражений против женитьбы своего старшего сына на еврейке, хотя этим шагом Набоков вызвал вражду со стороны антисемитски настроенных русских монархистов[74]. Одна знакомая дворянка говорила потом, что он своей женитьбой «объевреился»[75]. Но со своим тестем-евреем он быстро нашел общий язык. Вскоре после свадьбы он написал матери в Прагу: «Он так хорошо понимает, что писать для меня — самое важное в жизни и единственное, что я могу делать»[76].
На протяжении всего следующего полстолетия Вера была не только женой, спутницей жизни и сердечным другом Набокова, но и его секретарем, корректором, критиком, советчиком и не в последнюю очередь музой всего, что он написал. Многим литературоведам даже кажется, что именно благодаря ее влиянию произведения Набокова обрели качество, сделавшее его одним из великих писателей столетия, во всяком случае не подлежит сомнению, что он ценил не только ее точность и организационный талант, но и ее юмор. «У нее самое прекрасное чувство юмора, какое я когда-либо встречал у женщин», — говорил он о ней[77]. Современники рассказывают также, что Набоков никого в жизни не боялся так, как он боялся своей жены[78]. Одна знакомая, которая была в ссоре с обоими, утверждала, что Вера выполняла в его жизни роль злого духа, который, например, развел его со старыми друзьями[79].
Было ли это просто завистливой болтовней или у этого приговора были свои основания, фактом остается, что Вера Набокова делала для своего мужа все то, что сегодня делают менеджер и литературный агент. Отлично владея немецким языком, она совершала все унизительные хождения по чиновничьим инстанциям, участвовала в переговорах с издательством «Ульштейн» о переводе на немецкий язык его первых романов, и весьма успешно. Входившая в концерн Ульштейна «Фоссише цайтунг» взяла для публикации в газете с продолжениями романы «Машенька» (под заглавием «Она придет — придет ли она?») и «Король, дама, валет». Потом оба перевода были выпущены отдельными книгами. От имени мужа Вера предложила для перевода и шахматный роман «Защита Лужина», но безуспешно. Перед этим Набоков писал матери с надеждой в своей обычной манере: «Настало время убить Лужина и передать его труп Ульштейну, чтобы они могли его купить, произвести вскрытие и перевести»[80].
Хотя произведения Набокова-Сирина очень быстро стали фаворитами русской библиотеки в Берлине[81], тем не менее он не мог еще жить за счет своего писательства, так же как и те молодые литераторы-любители, которые объединились в «Клуб поэтов». Набоков принимал участие в их заседаниях, по крайней мере в начале. Основан он был Раисой Блох, которая нашла себе место в Институте медиевистики Берлинского университета, и Михаилом Горлиным, которому едва исполнилось восемнадцать лет, когда кружок впервые собрался в 1928 году. Позже оба как евреи стали жертвами нацистского террора: Раиса Блох погибла во время Второй мировой войны в концлагере Освенцим, Михаил Горлин был прибит в одной из силезских шахт[82] .
Во встречах «Клуба поэтов» регулярно принимал участие и Николай Эльяшов, который тогда жил на Гогенцоллерндамм 276. По-видимому, он был родственником либерального политика-эмигранта Эльяшова, который получил огнестрельные ранения во время покушения в Берлинской филармонии, жертвой которого стал отец Набокова[83]. Эльяшов посвятил несколько стихотворений Берлину, в том числе одно — Фербеллинерплац[84]. С этим лириком связан один из анекдотов того времени, который еще раз демонстрирует остроумно-наглые черты в характере Набокова. Набоков, очевидно, считал себя уже мэтром в кругу более или менее дилетантствующих молодых поэтов и охотно насмешничал над стихами своих коллег. Однажды, когда Эльяшов читал свои стихи, в которых была строчка «И лошадь падает назад», Набоков прервал его и спросил, как пишется последнее слово — вместе или раздельно. Не дожидаясь ответа смутившегося Эльяшова, он добавил: «Впрочем, мысль остается той же»[85].
Подобными выходками Набоков конечно же отталкивал от себя. Раиса Блох писала с намеком на его псевдоним (Сирин это волшебная птица из русских сказок): «Меня немного смущает присутствие в нашем обществе некой враждебно настроенной птицы. […] Но я решила быть объективной. Эта птица все-таки поэт»[86].
В октябре 1931 года вышел последний номер «Руля», бывшего рупором молодых авторов. С этого времени поэтический кружок действовал почти тайно. Так как читатели все больше разъезжались по разным странам, газета много лет испытывала большие трудности со сбытом. Издательство «Ульштейн» в 1924 году по политическим мотивам, а также по финансовым соображениям отделилось от газеты, уплатив компенсацию в пятьдесят тысяч рейхсмарок. С одной стороны, эмигрантские организации не оправдали ожиданий немецких кредиторов, с другой стороны, после того как десятки тысяч русских покинули немецкую столицу, печатание газеты стало делом дефицитным. Редакция газеты покинула тогда здание издательства «Ульштейн» на Кохштрассе 22 и переехало в тесную трехкомнатную квартиру на параллельной ей Циммерштрассе в доме 7–8.
Редакция «Руля» все чаще становилась объектом вылазок как правых, так и левых экстремистов. Рабочие помещения неоднократно подвергались опустошениям — один раз немецкими коммунистами, много раз русскими националистами. Сторонники царя избили главного редактора Гессена. Для них «Руль» был «паршивым еврейским притоном». По ходатайству немецких главных редакторов газет, у которых Гессен пользовался большим уважением, власти приставили к нему полицейскую охрану[87].
Пока существовала газета, Набоков печатал там не только свои рассказы и стихи, но и объявления, например, следующего содержания: «В. В. Набоков-Сирин дает уроки английского и французского языка». Материальное положение Набокова было таким трудным, что ему много раз выплачивались пособия русского комитета помощи писателям. 22 июня 1928 года он подтверждает получение семидесяти пяти, а 17 июня 1931 года пятидесяти рейхсмарок[88]. Набоков и сам участвовал своими лекциями и поэтическими выступлениями в благотворительных вечерах в пользу других нуждающихся эмигрантов, к которым удавалось привлечь и берлинскую знатную публику. Так, главная редакция принадлежавшей Ульштейну газеты «Фоссише цайтунг» устроила концерт-бенефис, на котором исполнял собственные произведения уже известный тогда композитор Сергей Прокофьев[89].
Несмотря на все денежные трудности, Набоковы пока что были настроены оставаться в Германии. Они приобрели небольшой красиво расположенный земельный участок на берегу Циестзее недалеко от Кенигс Вустерхаузена к юго-востоку от Берлина. Из-за того что они неоднократно оказывались не в состоянии своевременно вносить за участок положенные платежи, им пришлось через некоторое время вернуть его владельцу.
Набоков немного вносил тогда в семейный бюджет. Кормильцем семьи была Вера. Она работала во французском посольстве, в берлинской адвокатской фирме и брала много разовых работ — от переводов до сопровождения экскурсий американских туристов по городу.
