Он с улыбкой покачал головой. Потом сказал:
— А я, по-вашему, сейчас не осторожен? — Поднявшись с колен, он отступил на шаг. — А знаете ли вы, — продолжал он, — каким осторожным сделала меня любовь? Вот, видите мои руки? Меж ними соткана тончайшая паутина. Из самых заветных желаний. А в самой середине — паучок, цвета рубина. Этот паучок — вы. И вот я беру вас — нежно, осторожно, и никаких банок! — так что вы даже ничего и не заметите.
Говоря эти слова, он сложил ладони чашей, а когда она заглянула в них, расправил пальцы и засмеялся.
Я отвернулась. Когда же снова посмотрела на этих двоих, то увидела, как он, сжав ладонями ее руки, нежно прижимает их к сердцу. Она, похоже, успокоилась. Они сели рядком и стали шептаться — слов было не разобрать.
И я вспомнила все, что она говорила у надгробий, и как отчаянно терла руку... И я подумала: «Но это было тогда. Теперь все другое. Как его не любить, такого красивого и ласкового?»
Я подумала: «Конечно, она любит его». Я видела, как он, нагнувшись, коснулся ее плечом — она вся зарделась. «Такого трудно не полюбить», — подумала я.
Потом он поднял голову, и настал мой черед краснеть.
Он сказал:
— Вы знаете свои обязанности, Сью. От вашего взора ничто не укроется. Нам это будет весьма и весьма кстати — со временем. Но сегодня — сегодня попытайтесь припомнить: нет ли у вас каких-нибудь неотложных дел? Не нужно ли вам сходить куда-нибудь?
И показал глазами на дверь спальни Мод.
— Там для вас шиллинг, — сказал он, — если вы удалитесь.
Я чуть не послушалась его и не ушла. До того я была замучена ролью прислуги. И в этот момент я увидела Мод. Краска схлынула с ее лица. Она сказала:
— Но что, если Маргарет или кто еще из девушек вдруг окажется у двери?
— С какой стати? — удивился Джентльмен. — Да если бы и так, что они услышат? Мы будем вести себя тихо-тихо. И они уйдут. — Он улыбнулся мне. — Будьте милосердны, Сью, — произнес он с напускной застенчивостью.— Сжальтесь над любящими сердцами. Был же у вас когда-нибудь возлюбленный?
Я уже готова была уйти, если бы он этого не сказал. А тут вдруг подумала: за кого он меня держит? Вольно ж ему строить из себя благородного господина, ему-то, мошеннику из мошенников! С кольцом- медяшкой на пальце и с полными карманами фальшивых монет. Я знаю Мод, знаю много ее секретов — гораздо больше, чем знает он. Я сплю рядом с ней на ее собственной постели. Благодаря моим стараниям меня она любит как сестру, а его — боится. Я бы запросто настроила ее против него, если бы только захотела! Хватит с него и того, что она согласилась за него выйти, в конце-то концов. Хватит и того, что он целует ее, когда ему вздумается. Я не допущу, чтобы ею понукали и огорчали понапрасну. Я подумала: «Иди ты к черту, я все равно получу свои три тысячи!»
И сказала:
— Боюсь, я не могу сейчас оставить мисс Лилли. Ее дядя не одобрил бы этого. А если дойдет до ушей миссис Стайлз, тогда я и вовсе потеряю место.
Он глянул на меня исподлобья. Мод же и глазом не повела в мою сторону. Но я знала, что она благодарна мне в душе.
— В конце концов, Ричард, — нежно проговорила она, — мы не можем требовать от Сью слишком многого. У нас скоро будет время побыть наедине, не правда ли?
— Хотелось бы надеяться, — ответил он. И повел ее к камину, а я пошла и села у окна с вышиванием, стараясь не смотреть в их сторону, — пусть себе любезничают без помех. До меня доносился его сдавленный шепот, я слышала его прерывистое дыхание, его смешки. Но Мод, похоже, молчала. А когда он, перед самым уходом, поднес ее руку к губам, чтобы поцеловать, ее сотрясала такая сильная дрожь, что мне сразу пришли на память все подобные случаи, когда она вот так же дрожала, и я подумала: «Нет, определенно это не любовь!» И как только дверь за ним затворилась, она подскочила к зеркалу, как часто бывало, и стала внимательно вглядываться в свое отражение. Постояв так с минуту, она вдруг резко отвернулась. Очень медленно и тихо она перешла от зеркала к дивану, потом к креслу, а от кресла к окну — так перемещалась она по комнате, пока не оказалась рядом со мной. Склонилась надо мной, чтобы посмотреть, как я вышиваю, и ее волосы, в бархатной сетке, коснулись моей головы.
— У вас так ровно получается, — сказала, хотя именно сейчас было как раз наоборот. Я слишком затягивала нить, и стежки выходили неровные.
Но она стояла и больше ничего не говорила. Только вздохнула пару раз. Наверное, хотела что-то сказать мне, но не решилась. В конце концов она отошла.
И вот наша ловушка, о которой я так легкомысленно говорила и которую так усердно помогала устанавливать, наконец готова. Оставалось лишь чуть-чуть подождать — и она захлопнется. Джентльмен был нанят на должность секретаря мистера Лилли до конца апреля и намеревался соблюсти оговоренный срок.
(«Чтобы старик не мог меня обвинить в том, что я самолично разорвал контракт, — со смехом объяснял он мне, — когда выяснится, что я кое-что другое порвал».) Он заранее наметил день, когда должен будет уехать, вечером в самый последний день месяца, но, вместо того чтобы сесть на поезд и отбыть в Лондон, он, потянув время, вернется в дом, когда стемнеет, и заберет нас с Мод. Он должен умыкнуть ее по-тихому, чтобы никто ничего не заметил, и потом быстро повенчаться с ней, пока дядюшка не забил тревогу и не начал требовать ее назад. Он все продумал. Он не мог увезти ее в пролетке, потому что его остановят у ворот. Он придумал подогнать лодку и спуститься с невестой вниз по течению реки до какой-нибудь церквушки, где никто ее в глаза не видел и не узнает в ней племянницу мистера Лилли.
В наше время, чтобы обвенчаться, необходимо прожить в приходе не менее пятнадцати дней, но он и это уладил — у него все было схвачено. Спустя несколько дней после того, как Мод ответила ему согласием, он под каким-то надуманным предлогом сел на лошадь и отправился в Мейденхед. Там он получил специальное разрешение на брак — такое, по которому разрешалось заранее не объявлять о помолвке, — и поехал присматривать подходящую церковь. И нашел наконец — в таком глухом углу, что даже названия ему не было, во всяком случае так он нам сам сказал. Он сказал, что тамошний приходской священник пьет по- черному. А рядом с церковью есть домик, его владелица, вдова, разводит черномордых свиней. За два фунта она пообещала сдать ему комнату и поклясться кому угодно, что он жил там целый месяц.
Женщины, подобные ей, для такого обходительного джентльмена в лепешку готовы расшибиться. В тот вечер он вернулся в «Терновник», сияя, как начищенный пятак, и оттого казался еще красивее. Он сразу прошествовал к Мод в гостиную, усадил нас рядом и шепотом рассказал обо всех своих достижениях.
Когда он закончил, Мод стала белее полотна. Она в последнее время ничего не ела и заметно осунулась. Под глазами — черные тени.
— Три недели! — воскликнула она.
Мне казалось, я поняла, о чем она: ей осталось еще три недели, чтобы заставить себя полюбить его. Я почти видела, как она мысленно считает дни и думает.
Думает о том, что ждет ее на исходе этих дней.
Потому что она его так и не полюбила. Ей не нравились ни его поцелуи, ни касанья рук. Она каждый раз дергалась от страха, но, смирившись, позволяла ему приближаться, позволяла дотрагиваться до своего лица, до волос. Вначале я думала, он ее просто не понимает. А потом догадалась, что ему нравится ее замедленная реакция. Сначала он был с ней обходителен, потом настойчив, а потом, когда она чувствовала неловкость или смущение, он говорил:
— О, это жестоко! Вижу, вам доставляет удовольствие играть моими чувствами.
— Вовсе нет, — отвечала она. — Нет, с чего вы взяли?
— Думаю, вы не любите меня, как говорите.
— Не люблю вас?
— Не проявляете своих чувств. Может быть... — И тут он украдкой бросал на меня лукавый взгляд. — Может быть, есть кто-то, кто вам больше дорог?
