нам теперь — убьем на месте.
— Смылась? Сью Триндер? — Он фыркает. — Да у нее кишка тонка!
— Да говорят тебе, смылась.
— Это так, — признает миссис Саксби, покосившись на меня, — и прошу в моем доме больше не произносить это имя. И закончим на этом.
— Сью Триндер оказалась пронырой! — не унимается Джон.
— Вот что значит дурная кровь, — замечает Ричард. Он тоже глядит на меня. — Взыграет там, где не ждешь.
— Так, забыли, что я сказала?! — шипит миссис Саксби. — Слышать о ней больше не желаю.
Она предупреждающе подняла руку, и Джон замолчал. Но хоть и молчит, а все равно головой качает в недоумении и даже присвистнул. Потом вдруг как рассмеется.
— А нам зато больше мяса достанется! — говорит он, накладывая себе еды на тарелку. — Или досталось бы, — и покосился на меня, — если б не эта леди.
Миссис Саксби, заметив это, тянется через стол и бьет его по голове.
После этого всех, кто приходит к нам и спрашивает про Сью, отводят в уголок и рассказывают им то же, что Джону с Неженкой: что Сью сбежала, подло обманув миссис Саксби и разбив ее сердце. И все отвечают примерно одно и то же: «Как?! Сью Триндер? Кто бы мог подумать?! Сказалась-таки материнская закваска...» И сочувственно качают головой. Но, кажется, они о ней довольно быстро забывают. Даже Джон и Неженка забывают. В этом доме у всех короткая память. Много раз в ночи я просыпаюсь от звука шагов, от скрипа колес — постоянно кто-то сбегает, в одиночку или целыми семьями, смываются потихоньку под покровом ночи. Женщина с повязкой на глазу, кормившая ребенка на крыльце дома напротив, где в ставнях прорези в виде сердечек, тоже куда-то пропала, вместо нее сидит теперь другая — а ее, в свою очередь, сменяет третья, которая все время прихлебывает из бутыли. Какое им дело до Сью?
А мне какое дело? Я боюсь вспомнить прикосновение ее губ, касание ее ладони. Но и забыть тоже боюсь. Все мечтаю увидеть ее во сне. Но она мне не снится. Иногда я достаю портрет женщины, которую когда-то принимала за свою мать, и внимательно рассматриваю его: те же глаза, тот же острый подбородок. Миссис Саксби застает меня за этим занятием. Смотрит неприязненно. В конце концов отнимает у меня портрет.
— Это чтобы вы не думали, — говорит она, — о том, что прошло и не воротишь. Не надо об этом, милочка. Думайте лучше о том, что впереди.
Она полагает, я думаю о прошлом. А я вся в будущем. Все присматриваюсь к замкам да ключам, вот ключ повернулся — когда-нибудь же его забудут, я уверена. Присматриваюсь к Неженке, Джону, мистеру Иббзу — они ко мне привыкли. Скоро они ослабят свой надзор, забудут обо мне... «Скоро. Скоро, Мод».
Так я внушала себе, и наконец это случилось!
Ричард каждый день теперь уходит из дому, куда — не говорит. У него денег нет и не будет, пока он не привезет адвоката: мне кажется, он просто целыми днями слоняется по пыльным улицам или отсиживается в парке; видно, так же, как и я, задыхается в тесной и душной кухне в Боро. И вот в один прекрасный день он уходит, как обычно, но через час возвращается. В доме на сей раз тихо: мистера Иббза и Джона нет, а Неженка дремлет, сидя на стуле. Миссис Саксби впускает его в кухню, он снимает шляпу и целует ее в щечку. Лицо его пылает, глаза горят.
— Ну, что бы вы думали? — говорит он.
— Дорогой мой, я прямо не знаю! Неужели все ваши лошади выиграли?
— Лучше, — говорит он. И, обернувшись ко мне: — Мод? А вы как думаете? Ну-ка, идите сюда, на свет. И нечего дуться — вы сейчас такое услышите! Это ведь в первую очередь касается вас.
Схватив мое кресло, он пытается придвинуть его ближе к столу. Я упираюсь.
— Касается меня, говорите? Интересно, как?! — Я сердита, потому что думала о своей несчастной судьбе, а он меня отвлек.
— Сейчас узнаете. Вот послушайте.
Он сует пальцы в карман жилетки и что-то вынимает. Бумажка. Помахивает ею.
— Акция? — спрашивает миссис Саксби, придвигаясь к нему поближе.
— Письмо, — говорит он, — от... догадайтесь, от кого? Может, вы, Мод, догадались?
Я молчу. Он не отстает:
— Не хотите поиграть? Я могу вам подсказать... Это кто-то, кого вы хорошо знаете. Даже очень хорошо...
Сердце у меня сжалось.
— Сью! — вырывается у меня.
Но он качает головой и усмехается:
— Нет, не она. Думаете, им выдают бумагу — в том месте, где она находится? — Косится на Неженку — та было проснулась, открыла глаза, но теперь снова заснула. — Не она, — продолжает он уже тише. — Я имею в виду другого вашего знакомого. Ну, догадались?
Я рывком поворачиваюсь к нему:
— Почему я должна гадать? Почему бы просто не сказать, и все?
Он выжидает с минуту, потом...
— Мистер Лилли, — произносит он. — Ваш дядюшка — вот кто это! — Я вздрогнула. — Ага, заинтересовались!
— Дайте посмотреть, — говорю я.
Может, дядя и в самом деле меня разыскивает.
— Погодите, погодите. — Он поднимает руку с письмом как можно выше. — Оно адресовано мне, а не вам.
— Дайте посмотреть!
Я встаю, тяну его за руку, вижу строчку, написанную чернилами, и отталкиваю его.
— Это не дядя писал. — Мне досадно, так и хочется ему врезать!
— А я этого и не говорил, — заявляет Ричард. — Письмо от него, но отправлял не он, а управляющий, мистер Пей.
— Мистер Пей?
— Все интересней и интересней, правда? Но вы все поймете, когда прочтете. Вот. — Он раскрывает письмо и вручает мне. — Сначала прочтите с этой стороны. Это постскриптум. И объясняет, по крайней мере, то, что мне все время казалось странным, — почему до сих пор не было никаких вестей из «Терновника»...
Почерк неровный. Чернила размыты. Подношу письмо к свету, пытаюсь разобрать почерк.
Уважаемый сэр.
Разбирая сегодня личные бумаги своего хозяина, я нашел это письмо и полагаю, что он намеревался его отправить, однако вскоре после того, как письмо это было написано, сэр, его сразил тяжкий недуг, каковой недуг не отпускает его и по сей день. Мы с миссис Стайлз подумали сперва, что причиной тому стал дерзкий и скандальный побег его племянницы, хотя теперь осмеливаемся предположить, сэр, что письмо его указывает скорее на то, что он был не слишком потрясен этим ее поступком — осмеливаюсь опять же предположить, не более, чем все мы. Со всем уважением посылаем Вам это письмо и надеемся, что оно застанет Вас в добром здравии и веселом расположении духа.
Я поднимаю глаза, но ничего не говорю. Ричард видит выражение моего лица и смеется.
— Читайте теперь остальное.
Я переворачиваю листок. Письмо короткое и датировано третьим мая — с тех пор прошло больше двух месяцев. Вот что там написано.
Мистеру Ричарду Риверсу от Кристофера Лилли, эсквайра.
