друга в каком-то обоюдном испуге; потом я, кажется, прошептала:

— Что же они с вами сделали! Что они сделали!

Голова ее дернулась, а губы искривились улыбкой, которая тотчас угасла и растаяла, будто воск, и Селина, закрыв рукой лицо, расплакалась. Не оставалось ничего иного, как подойти к ней, обнять, усадить на кровать и гладить ее несчастное избитое лицо. Немного успокоившись, Селина ткнулась лицом в мой воротник и ухватила за руку.

— Наверное, вы считаете меня слабой, — прошептала она.

— С чего вы взяли?

— Просто ужасно хотелось, чтобы вы приходили ко мне.

Она всхлипнула и наконец затихла. Я взяла ее за руку и ахнула, увидев вблизи изуродованные ногти; Селина сказала, что ежедневно надо перебрать четыре фунта пряжи, «иначе на другой день миссис Притти увеличит норму. Ворс летает — прямо задыхаешься». Из еды только вода и черный хлеб, а в часовню водят в кандалах...

Слышать это было невыносимо. Я снова взяла ее руку, но Селина напряглась и высвободила пальцы.

— Миссис Притти... — шепнула она. — Подглядывает...

За дверью что-то шевельнулось, потом дрогнула и медленно отъехала заслонка глазка, которую отвели белые тупорылые пальцы.

— Можете не следить за нами, миссис Притти! — крикнула я, а надзирательница рассмеялась и ответила, что в этом отряде всегда надо быть начеку. Однако глазок закрылся, и я услышала удаляющиеся шаги надзирательницы, а потом ее окрик у соседней камеры.

Мы молчали. Я посмотрела на синяк на лбу Селины, и она сказала, что споткнулась, когда ее втолкнули в темную. Вспомнив, Селина поежилась.

— Там очень страшно, — сказала я.

Она кивнула.

— Вы-то знаете, как там страшно. Я бы не вынесла, если бы вы не взяли себе чуточку той тьмы.

Я на нее уставилась, а Селина продолжала:

— Вот тогда я поняла, как вы добры, если пришли ко мне после всего, что видели. Знаете, что было страшнее всего в первый час? О, это мучило сильнее, чем все их наказания! Я боялась, что вы отдалитесь, что я оттолкнула вас именно тем поступком, которым хотела сохранить возле себя!

Я это знала, отчего и свалилась в болезнь, но слышать об этом было невыносимо.

— Молчите, молчите! — просила я.

Однако Селина яростно шептала: она должна сказать! Бедная мисс Брюэр! И в мыслях не было причинять ей зло! Но оказаться в новой тюрьме ради так называемой свободы общения с другими узницами!

— Зачем она мне, если я не смогу разговаривать с вами?

Помнится, я закрыла рукой ее рот и все повторяла: нельзя этого говорить, нельзя!.. Селина откинула мою руку: нет, она будет говорить о том, что ударила мисс Брюэр, нет, она будет говорить о том, что претерпела смирительный жакет и темную! Или даже после этого я заставлю ее молчать?

Я схватила ее за руки и буквально прошипела: и чего она этим добилась? Единственный результат — неусыпный присмотр за нами! Ей известно, что мисс Хэксби хотела запретить наши встречи? Что мисс Ридли учтет каждую минуту, которую мы провели вместе? Что миссис Притти будет следить за нами?.. И мистер Шиллитоу тоже!

— Вы понимаете, как нам теперь придется хитрить и осторожничать?

В запале я притянула Селину к себе и теперь вдруг близко увидела ее глаза и губы, ощутила теплое кисловатое дыхание. Я услышала себя и сообразила, в чем призналась.

Разжав руки, я отвернулась.

— Аврора, — позвала Селина.

— Не надо, — тотчас сказала я.

Но она повторила: Аврора, Аврора.

— Нельзя меня так называть.

— Почему? В темной вы были рады слышать это имя и откликались на него! Почему же теперь вы сторонитесь меня?

Я встала.

— Так надо.

— Да почему?

Мы не должны так сближаться, сказала я. Это вопреки правилам, в Миллбанке это запрещено. Селина тоже встала, в тесной камере укрыться от нее было негде. Моя юбка задела поддон с пряжей и взбила облако ворсинок, но Селина просто шагнула сквозь него и положила руку мне на плечо.

— Вы хотите, чтобы я была рядом, — сказала она.

Нет, не хочу! — воскликнула я.

— Хотите, иначе зачем вам мое имя в дневнике? Зачем мои цветы? Зачем вам мои волосы, Аврора?

— Вы сами все прислали! Я вовсе не просила!

— Я бы ничего не прислала, если б вы не жаждали все это получить, — просто сказала Селина.

Я не нашлась, что ответить; взглянув на меня, она отступила, и лицо ее переменилось. Миссис Притти может подглядывать, сказала Селина, поэтому будьте настороже и стойте спокойно. Просто слушайте. После тьмы она все поняла. Теперь и я должна это узнать...

Селина чуть пригнула голову, но не сводила с меня глаз, ставших вдруг огромными и темными, точно колдовские. Ведь она говорила, что в ее заключении скрыт какой-то смысл? Что духи явятся и откроют его?

— Они пришли, когда я была в темной, Аврора. Пришли и все объяснили. Вы не догадываетесь? Кажется, я поняла еще раньше. Это меня и пугало.

Она облизала губы и сглотнула. Не шевелясь, я смотрела на нее. Потом спросила: ну? В чем смысл? Зачем духи отправили ее сюда?

— Ради вас, — ответила Селина. — Чтобы мы встретились, все поняли и соединились...

Она будто всадила в меня нож и провернула его: сердце мое заколотилось, а за его бешеным стуком я уловила знакомое, но небывало яростное трепетанье. И отзвук его я ощутила в ней... Это была мука.

Ее слова вызвали во мне лишь ужас.

— Замолчите! — крикнула я. — Для чего вы это говорите? Что толку в объяснении духов? Все их безумные слова... сейчас нам нельзя терять голову, мы должны быть спокойны и благоразумны... Если надо, я буду ходить сюда до конца вашего срока...

— Четыре года? — спросила Селина. Неужели я думаю, что мне позволят? Мисс Хэксби. И моя мать. Даже если они согласятся, неужели я вынесу эти встречи на полчаса раз в неделю, а то и в месяц?

Выносила же до сих пор, сказала я. Можно обжаловать приговор. Только нужно быть капельку осторожнее...

— Вам хватит сил даже после сегодняшнего? — глухо спросила Селина. — Сможете быть осторожной и хладнокровной? — (Я шагнула к ней.) — Нет! Не подходите! Стойте, где стоите. Миссис Притти может заглянуть...

Я стискивала руки, от перчаток уже саднило кожу. Какой же у нас выбор? — вскрикнула я. Зачем она мучает меня! Зачем говорить, что мы должны соединиться, — где, здесь, в Миллбанке? Зачем духи все это наговорили? Для чего она говорит это мне?

— Затем, что выбор есть и решение за вами, — прошептала Селина так тихо, что мне пришлось податься вперед сквозь пляшущие ворсинки, чтобы ее расслышать. — Я могу убежать.

Кажется, я рассмеялась. Да-да, рассмеялась, зажав рукой рот. Селина ждала, и лицо ее было серьезно. Наверное, тогда я впервые подумала, что после темной у нее помутился рассудок. Взглянув на ее мертвенно-бледные щеки и синяк на лбу, я отрезвела.

— Ну будет, это уже слишком, — очень спокойно сказала я.

— Я могу это сделать, — твердо ответила она.