комнаты в комнату Эллис; и вот результат: как ни жаль нас покидать, но нервы ее совершенно издерганы, и она уже нашла себе новое место в доме на Мейда-Вейл.

В жизни не слыхала подобного вздора, сказала мать.

— Привидения! — возмущалась она перед нами. — Надо ж додуматься — в нашем доме призраки! Уму непостижимо, чтобы паршивка вроде Бойд этак марала память вашего несчастного отца!

Было бы весьма странно, сказала Присцилла, если б папин призрак для прогулок выбрал мансарду прислуги.

— Ты засиживаешься допоздна, Маргарет. Ты ничего не слышала?

Только храп Бойд, ответила я, но вполне возможно, что перепутала его с хрипом ужаса...

Прекрасно, что все это я нахожу забавным, сказала мать. А ей вот не до смеха, ибо теперь нужно найти и обучить новую служанку!

Она снова послала за Бойд, чтобы еще немного ее постращать.

Дождь всех заточил в доме, перебранка вяло продолжалась. Я уже не могла этого вынести и, невзирая на погоду, отправилась в Блумсбери — в читальню Британского музея. Там я заказала книгу Мейхью о лондонских тюрьмах, записки Элизабет Фрай о Ньюгейтской долговой тюрьме и еще пару книг, рекомендованных мистером Шиллитоу. Интересно, сказал служитель, помогший их отнести, почему самые изнеженные читательницы неизменно заказывают столь жестокие книги? Он прочел на корешках названия и улыбнулся.

В груди чуть заныло, когда я вошла в зал, но уже без папы. Читальня совсем не изменилась. Те же читатели, которых в последний раз я видела два года назад, все так же вцеплялись в те же мягкие фолианты, все так же щурились над теми же скучными книгами и по-прежнему вели все те же маленькие ожесточенные баталии с той же нелюбезной обслугой. Вот господин, который сосет свою бороду, вот другой, кто вечно подхихикивает, вот дама, которая перерисовывает китайские иероглифы и хмурится на перешептыванья соседей... Все на своих старых местах, застыли под куполом, точно мушки в янтарном пресс-папье.

Интересно, кто-нибудь из них меня помнит? Лишь один библиотекарь хоть как-то это проявил.

— Это дочь мистера Джорджа Приора, — сказал он юному служителю, когда я стояла возле окошка выдачи. — Мисс Приор и ее батюшка несколько лет были нашими читателями... Ох, прямо вижу, как старик требует свои книги. Мисс Приор помогала ему писать исследование о Ренессансе.

Служитель ответил, что знаком с этим трудом.

Я заметила, что другие библиотекари, кто меня не знал, обращались ко мне «мадам», а не «мисс». За два года из девушки я превратилась в старую деву.

Нынче так много развелось вековух; по-моему, раньше столько не было. А может, они вроде призраков, которых разглядишь, только став одним из них?

В читальне я не засиделась — все ерзала, к тому же из-за дождя в зале было довольно темно. Однако возвращаться домой к матери и Бойд не хотелось. Взяв извозчика, я отправилась в Гарден-Корт, надеясь, что погода удержит Хелен дома. Так и оказалось: со вчерашнего дня ее никто не навещал, и она жарила в камине гренки, скармливая Джорджи корочки.

— Смотри, вот твоя тетя Маргарет, — сказала Хелен и поднесла мне малыша, который уперся ногами в мой живот и брыкнулся.

— Ой, какие у нас красивые толстые ножки! — засюсюкала я. — Какие пухлые румяные щечки!

Однако выяснилось, что щека покраснела, потому что резался новый зуб, причинявший беспокойство. Я усадила малыша на колени, но он расплакался, и Хелен передала сына няньке, которая его унесла.

Я рассказала о Бойд и привидениях, затем мы поговорили о Прис и Артуре. Интересно, Хелен знала, что они собираются провести медовый месяц в Италии?.. Полагаю, она узнала о том задолго до меня, но молчала. Туда всякий может поехать, коль захочет, сказала Хелен.

— По-твоему, все должны затормозить перед Альпами лишь потому, что некогда сорвалась твоя поездка в Италию? Не заставляй сестру из-за этого переживать. Твой отец был и ее отцом. Думаешь, ей было легко отложить свадьбу?

Я сказала, что помню, как Присцилла билась в припадке, когда стало известно о болезни папы, и все потому, что она получила дюжину новых платьев, которые теперь приходилось вернуть и заменить на черные. А как со мной поступили, когда плакала я?

Не глядя на меня, Хелен ответила, что мои слезы — нечто иное.

— Присцилла была самой обычной девушкой девятнадцати лет. Она пережила два трудных года. Мы должны радоваться, что мистер Барклей проявил такое терпение.

Вам со Стивеном повезло больше, весьма кисло заметила я, на что Хелен спокойно ответила:

— Да, Маргарет, нам повезло, что ваш отец застал наше венчанье. Присцилле этого не суждено, но свадьба пройдет лучше, когда ее не подгоняет болезнь вашего несчастного отца. Пожалуйста, дай ей порадоваться.

Я отошла к камину и протянула руки к огню. Нынче Хелен строга, сказала я; видимо, такой ее сделали хлопоты с малышом и материнские обязанности.

— Да уж, миссис Приор, вы прямо как моя мать. Не будь вы столь чувствительной, вы бы...

Хелен вспыхнула и попросила меня заткнуться. Но в зеркале над камином я видела, что она смеется, прикрывшись рукой. По-моему, она не краснела с тех пор, как была просто мисс Гибсон, сказала я. А помнит ли она, как мы хохотали и заливались румянцем?

— Папа говорил, что твое лицо — будто червы с игральной карты, а мое — точно бубны. Ты помнишь, Хелен?

Она улыбалась, но к чему-то прислушивалась.

— Джорджи! — сказала она, хотя я ничего не слышала. — Бедняжка, его мучает зубик!

Звонком Хелен вызвала служанку Бернc и велела принести малыша, а я вскоре уехала.

Нынче записывать совсем не хочется. Сославшись на головную боль, я поднялась к себе и жду, что вот-вот с лекарством заявится мать. Я провела удручающий день в тюрьме.

Там меня уже знают и встречают приветливо.

— Неужто опять к нам, мисс Приор? — увидев меня, спросил привратник. — Я уж думал, вы всего вдосталь навидались, а вот, поди ж ты, как острог притягивает тех, кому не надобно здесь служить.

Я заметила, что ему нравится называть тюрьму старинным именем; по тому же принципу караульных он зовет сторожатыми, а надзирательниц — блюстительницами. Как-то раз он поведал, что прослужил здесь привратником тридцать пять лет, через его ворота прошли тысячи осужденных и ему известны все самые ужасные и отчаянные истории Миллбанка. Нынче опять лило как из ведра, и он стоял у окна сторожки, проклиная дождь, превращавший тюремную землю в жидкое месиво. Грунт удерживает воду, сокрушался привратник, и сводит на нет все людские старания.

— Паршивая тут земля, мисс Приор, — вздохнул страж. Он поманил меня к окну и показал место, где в первые годы существования острога предполагалась сухая канава, наподобие крепостного рва с подъемным мостом. — Однако земля воспротивилась. Едва узники все осушат, как Темза просочится — и наутро канава полнехонька темной воды. Так в конце концов и закопали.

В сторожке я немного погрелась у очага, а затем направилась в женский корпус, где меня, как обычно, препроводили к мисс Ридли, чтобы вместе с ней продолжить знакомство с тюрьмой. Сегодня мне показали лазарет.

Как и кухня, он размещен в центральном шестиугольнике, поодаль от женского корпуса. В палате стоит резкий запах, но тепло и просторно; видимо, пребывание здесь для узниц отрадно, ибо это единственное место, где они собраны вместе для иных целей, нежели работа и молитва. Однако и тут они должны хранить молчание. Задача надзирательницы не допускать разговоров; для буйных больных имеются изоляторы и кровати с ремнями. На стене картина с изображением Христа в разбитых оковах и строкой «Твоя любовь объемлет нас».