Скайтерклифф было всего полторы мили, но он знал, что миссис ван дер Лайден никогда не ходит пешком и, чтобы встретить экипаж, надо выйти на дорогу. Спускаясь по тропинке, ведущей к большой дороге, он заметил изящную фигурку в красной пелерине. Впереди бежала большая собака. Он прибавил шагу, и вскоре возле него с радостной улыбкой остановилась госпожа Оленская.

— О, вы приехали! — воскликнула она, вынимая руку из муфты.

В красной пелерине она выглядела оживленной и веселой, как прежняя Эллен Минготт, и, взяв ее руку, Арчер засмеялся и сказал:

— Я приехал узнать, от чего вы бежали. Лицо ее затуманилось, но она ответила:

— Скоро вы сами увидите. Слова эти озадачили Арчера.

— То есть как — вы хотите сказать, что вас догнали? Пожав плечами — совсем как Настасий — она небрежно проговорила:

— Пойдемте? Я так замерзла после проповеди. Да и не все ли равно от чего, раз вы здесь, чтобы меня защитить.

Кровь прилила ему к вискам, и он ухватился за полу ее пелерины.

— Эллен, что случилось? Вы должны мне сказать.

— Да, да, сейчас, но сначала побежим наперегонки, а то у меня ноги примерзают к земле! — воскликнула она и, подобрав пелерину, пустилась бегом по снегу, а пес с задорным лаем поскакал рядом. С минуту Арчер смотрел ей вслед, восхищенный вспышками красного метеора на фоне снега, потом бросился вдогонку, и оба, тяжело дыша, со смехом сошлись у калитки, ведущей в парк.

Она подняла на него глаза и улыбнулась.

— Я знала, что вы приедете.

— Значит, вы этого хотели, — ответил он, охваченный безрассудным весельем. Опушенные белизной деревья таинственно мерцали в ясном воздухе, и, шагая по снегу, оба, казалось, слышали, как поет у них под ногами земля.

— Откуда вы? — спросила госпожа Оленская. Ответив на ее вопрос, он добавил:

— Я приехал потому, что получил вашу записку. Помолчав, она с еле заметным холодком в голосе проговорила:

— Это Мэй просила вас обо мне позаботиться?

— Меня не нужно было об этом просить.

— Неужели я кажусь настолько беспомощной и беззащитной? Какой несчастной вы, наверно, все меня считаете! Зато здешние женщины, кажется, никогда ни в чем не нуждаются — словно ангелы на небесах.

— Что вы хотите этим сказать? — понизив голос, спросил он.

— Ах, не задавайте мне вопросов! Мы с вами говорим на разных языках, — с досадой бросила она.

Слова эти подействовали на него как пощечина, и он остановился, глядя на нее сверху вниз.

— Зачем мне тогда было приезжать, если я не понимаю вашего языка?

— О, друг мой! — Она легонько коснулась рукою его плеча, и он с мольбою в голосе спросил:

— Эллен, почему вы не хотите рассказать мне, что случилось?

Она пожала плечами.

— Разве на небесах что-нибудь когда-нибудь случается?

Он ничего не ответил, и некоторое время они шли молча. Наконец она проговорила:

— Я расскажу вам, но где же, где, где, где? В этом огромном пансионе для благородных девиц никто не может ни на минуту остаться один, все двери настежь, и прислуга беспрестанно приносит вам либо чай, либо полено для камина, либо газету! Неужели во всей Америке не найдется дома, где человек может побыть наедине с самим собой? Вы так робки и в то же время так открыты посторонним взорам. У меня все время такое чувство, будто я опять попала в монастырь или стою на сцене перед публикой, убийственно вежливой публикой, которая никогда не аплодирует.

— Мы вам просто не нравимся! — вырвалось у Арчера.

Они проходили мимо домика старого пэтруна, с его приземистыми стенами и маленькими квадратными оконцами. Ставни были открыты, и сквозь только что вымытые стекла Арчер увидел горящий в очаге огонь.

— Как, дом открыт! — сказал он. Она остановилась.

— Это только на сегодня. Я хотела его посмотреть, и мистер ван дер Лайден велел затопить камин и открыть окна, чтобы мы утром могли зайти сюда на обратном пути из церкви. — Она взбежала по ступенькам и потянула дверь. — Она еще отперта — как нам повезло! Зайдемте, и мы сможем спокойно поговорить. Миссис ван дер Лайден поехала в Райнбек навестить своих старых тетушек, и еще по меньшей мере час нас никто не хватится.

Он последовал за нею в узкий коридор. Настроение, которое от ее последних слов безнадежно упало, теперь, вопреки здравому смыслу, снова поднялось. Уютный домик, казалось, был, как по волшебству, создан специально для них. Деревянные панели и медные украшения блестели в свете большого кухонного очага, в котором все еще теплились угли, а над ними, на старинном кронштейне, висел чугунный котелок. Кресла с плетеными тростниковыми сиденьями стояли друг против друга перед кафельной печью, на стенных полках красовались тарелки из дельфтского фаянса. [116] Арчер нагнулся и подбросил в огонь полено.

Госпожа Оленская сняла пелерину и уселась в кресло. Арчер прислонился к очагу и посмотрел на нее.

— Сейчас вы смеетесь, но, когда вы мне писали, вы чувствовали себя несчастной, — сказал он.

— Да. — Она помолчала. — Но я не могу чувствовать себя несчастной, когда вы здесь.

— Я пробуду здесь недолго, — возразил он. Ему стоило такого труда сказать только это и ничего больше, что от усилия у него застыли губы.

— Да, конечно. Но я недальновидна, я живу минутой счастья.

Слова эти прокрались к нему в сердце как соблазн, и, чтобы закрыть им доступ к своим чувствам, он подошел к окну и принялся разглядывать черные стволы деревьев на фоне снега. Ему почудилось, будто госпожа Оленская тоже передвинулась и он, стоя к ней спиной, видит, что она стоит между деревьями и, наклонясь к огню, улыбается своею слабою улыбкой. Сердце Арчера невольно забилось. А вдруг она бежала именно от него, и, чтобы сказать ему об этом, ждала, когда они останутся одни в этой уединенной комнате?

— Эллен, если я действительно могу вам помочь, если вы действительно хотели, чтобы я приехал, скажите мне, что случилось и от чего вы бежали, — настаивал он.

Он произнес это не двигаясь с места, даже не обернувшись, чтобы на нее посмотреть: если этому суждено Произойти, пусть происходит именно так, когда их разделяет вся комната, а глаза его все еще прикованы к снегу за окном.

Прошла долгая минута, прежде чем она заговорила, и за эту минуту Арчер представил себе, чуть ли не услышал, как она подходит к нему сзади и легкими руками обвивает ему шею. Пока он, трепеща душой и телом, ждал этого чуда, глаза его машинально отметили появление человека в тяжелой шубе с поднятым меховым воротником, который по тропинке приближался к дому. Это был Джулиус Бофорт.

— А! — расхохотался Арчер.

Госпожа Оленская вскочила, подбежала к нему, схватила его за руку, но, бросив взгляд в окно, побледнела и отпрянула.

— Так вот оно что! — насмешливо произнес Арчер.

— Я не знала, что он здесь, — прошептала госпожа Оленская. Рука ее все еще крепко держала руку Арчера, но он вырвался, выскочил в коридор и распахнул входную дверь.

— А, Бофорт! Идите сюда. Госпожа Оленская вас ждет, — сказал он.