тарелке тоже был кислый привкус. — Этим днем я перелил себе консервированную кровь и чувствую себя замечательно.

На самом деле он немного преувеличивал. Он не чувствовал себя больным, но что-то было не в порядке. К этому времени уже должен был появиться тот привычный прилив сил.

— О, Хейверс, — мягко произнесла она. — Ты все еще тоскуешь по Иванджелине?

— Мучительно. И питье просто… для меня неприятно.

Нет, он больше не станет выживать устаревшим способом. Впредь это будет клиническая процедура. Стерилизованная игла в вене, соединенная с пакетом крови.

— Мне так жаль, — сказала Марисса.

Хейверс вытянул вперед руку, положив ее на стол ладонью вверх. — Спасибо.

Она вложила свою руку в его. — И я сожалею, что была так… поглощена своими мыслями. Но теперь все станет лучше.

— Да, — тут же поддержал он. Роф — лишь варвар, который захочет и дальше пить из вены, но, по крайней мере, Мариссу можно избавить от унижения. — Ты тоже могла бы попробовать переливание. Оно освободит и тебя.

Она отняла руку и потянулась к бокалу. Поднимая вино со стола, Марисса пролила несколько капель на свой пиджак.

— О, какая неприятность, — пробормотала она, оттирая пятна с шелка. — Я ужасно неуклюжая, не так ли?

Она сняла пиджак и положила его на соседний пустой стул.

— Ты знаешь, Хейверс, я хотела бы попробовать. Я тоже больше не нахожу питье приятным для себя.

На него снизошло чувство невероятного облегчения, словно открылось будущее, полное возможностей. Ощущение казалось совершенно незнакомым, так долго он не испытывал его. Ему стала чужда сама мысль, что нечто могло бы однажды измениться к лучшему.

— Правда? — прошептал он.

Кивнув, она перекинула волосы через плечо и собрала их в пучок. — Да, правда.

И тут он увидел следы у нее на шее.

Две воспаленные ранки от укуса. Покраснение в том месте, где вампир к ней присосался. Багровые синяки в районе ключицы от грубой хватки.

Ужас помутил его зрение, еда комом встала в горле.

— Как он посмел так грубо обойтись с тобой? — выдохнул Хейверс.

Марисса прижала руку к шее, а затем поспешно притянула вперед пряди волос. — Ничего страшного. Правда, это не… ничего особенного.

Его взгляд был прикован все к тому же месту, и в своем воображении он все еще ясно видел то, что она прикрыла.

— Хейверс, пожалуйста. Давай просто поедим, — она снова взяла вилку, будто бы собираясь продемонстрировать, как именно это следует делать. — Ну, хватит. Поешь со мной.

— Как я могу это сделать? — он отбросил столовые приборы.

— Потому что все закончилось.

— Что?

— Я разорвала Соглашение с Рофом. Я больше не его шеллан. И больше с ним не увижусь.

Какое-то время Хейверс мог лишь изумленно взирать на нее. — Почему? Что изменилось?

— Он нашел женщину, которую желает.

От гнева кровь застыла у Хейверса в жилах. — И кого же он предпочел тебе?

— Ты с ней не знаком.

— Я знаю всех женщин нашего класса. Кто она? — потребовал он.

— Она не из нашего класса.

— Тогда она — одна из Избранных Девы-Летописицы? — в вампирской социальной иерархии те единственные по своему статусу считались выше женщин аристократии.

— Нет. Она — человек. Или, по крайней мере, получеловек, исходя из того, что я увидела в его мыслях.

Хейверс окаменел. Человек. Человек?

Мариссу бросили ради… Homo sapiens?

— Деву уже известили? — спросил он срывающимся голосом.

— Это его обязанность, не моя. Но будь уверен, он пойдет к ней. Все… кончено.

Марисса наколола маленький кусочек говядины и положила в рот. Она жевала так тщательно, будто забыла, как это делается. Или, возможно, очевидное унижение мешало ей глотать.

Хейверс схватился за ручки стула. Его сестрой, его красивой, невинной сестрой пренебрегали. Ее использовали. Да еще и обращались как с тряпкой.

И единственное, что досталось ей после брака с королем — это позор быть отвергнутой ради человека.

Ее любовь никогда ничего не значила для Рофа. Так же как ее тело и безупречная родословная.

А теперь воин растоптал и ее честь.

Черта с два, все кончено!

Роф надел пиджак от «Брукс Бразерс». Тот оказался тесноват в плечах, но ему трудно было что-то подобрать, к тому же, он не предупредил Фритца заранее на этот счет.

Хотя одежду и можно сшить на заказ, он все равно будет чувствовать себя в ней скованно. Ему гораздо удобнее в коже и при оружии, чем в этих тряпках из лучшей шерсти.

Он прошел в ванную и окинул себя беглым взглядом. Черный костюм. Рубашка такого же цвета. Вот, собственно, и все, что удалось разглядеть.

Боже правый, он, наверное, выглядел как заправский адвокат.

Роф стащил с себя пиджак и бросил его на мраморную столешницу. Резкими движениями собрав волосы в хвост, он обвязал их кожаным ремешком.

Куда же запропастился Фритц? Доджен отправился за Бет чуть ли не час назад. Им обоим пора бы было уже вернуться, но в доме наверху по-прежнему не ощущалось ничьего присутствия.

А, черт. Даже если бы дворецкий ушел лишь на полторы минуты, Роф все равно не находил бы себе места. Он был на взводе. Неистовое желание увидеть Бет стало таким сильным, что казалось, будто вся кожа зудит. Все, что он перед собой видел — это как зарывается лицом в ее волосы, пока самая твердая часть его тела глубоко проникает в нее.

Боже, эти звуки, что она издает, кончая для него.

Он глянул на свое отражение. Вновь натянул пиджак.

И дело тут не только в сексе. Ему хотелось проявить уважение, а не набрасываться на нее каждый раз голодным зверем. Хотелось слегка притормозить. Разделить с нею ужин. Поговорить с нею. Черт возьми, ему хотелось подарить ей то, что так любят все женщины: немного тепла, нежности и заботы.

Роф попробовал изобразить улыбку и растянул губы пошире. Казалось, щеки вот-вот треснут.

Да уж, ладно, пусть он не тянет на образ белого и пушистого мишки с открыток «Холмарк»[101], но уж подарить ей немного романтики ему вполне по силам. Разве нет?

Он потер челюсть. Что, черт побери, он понимает в романтике?

Внезапно он почувствовал себя дураком.

Нет, хуже того. Новый модный костюм как будто бы обнажил его сущность, и открывшаяся правда оказалась весьма неприятным сюрпризом.

Он изменял самого себя ради женщины. С единственной целью — понравиться ей.