— Нет, не говори чепуху.

— А тогда с чего такой вымученный голос?

— Месячное недомогание.

— Хммм. Не убедила, но не буду отрицать, что я буду безумно рад выбраться куда-нибудь с моей девочкой сегодня вечером. Повеселимся. У нас всегда здорово получается. Увидимся в семь. Оденься. Морозит.

Я оседаю на пол и сижу в темноте, прислушиваясь к тиканью часов из гостиной и треск радиаторов, оттого что бойлер лениво пробуждается ото сна. Сырой сквозняк равнодушно гуляет по холлу, забредая в каждую укромную и скрипучую щель. Сижу еще какое-то время, пока не начинаю чувствовать, как чернота размягчается и распухает вместе с усиливающимся жаром, и пока не слышу, как часы бьют шесть раз, и тогда я подпрыгиваю и снимаю трубку. Ударяю по его номеру, но сбрасываю до того, как звенит сигнал. Проделываю это трижды, но затем, на четвертый раз, набираю побольше воздуха и даю номеру прозвониться.

— Пап?

— Во сколько ты сказал, ты за мной заедешь?

— В семь, но, видимо, получится в полвосьмого.

— Хорошо.

— Это все? — Угу.

— Тогда — до скорого.

— Нет, подожди, — лопочу я. — Па-ап?

— Да-аа?

— Ты знаешь, сегодня…

— Да-аа.

— Ты расстроишься, если я тебя подведу?

— Аааа. Вот мы подошли ближе к истине. Я, вообще-то, подозревал, что ты уже договорилась с друзьями. Это был просто эгоизм с моей стороны.

— Нет, дело не в этом, — говорю я, внезапно подкошенная чувством вины. — А в том, что немного я распустилась в смысле занятий и опаздываю с одним эссе, так что я…

— Перестань. Если я не увижу тебя сегодня вечером, ты позавтракаешь завтра со мной, ага?

— Конечно, но, пап, ты сопишь, чтоб ты знал.

— Я знаю.

— Ты много куришь.

— Ты много пьешь.

— Я тебя люблю!

— Абсолютно, я тебя обожаю!

Принимаю душ, натягиваю свои любимые джинсы «Дизель», накидываю один из папиных джемперов, причесываюсь, надеваю папину шляпу с кисточкой, мажу лицо увлажняющим кремом, чуть подкрашиваюсь и душусь одним из многочисленных унисекс-парфюмов, которые у нас общие. Отбираю свои самые лучшие вещи на потом — черное платье без бретелек, туфли на шпильках от MiuMui и жакет из искусственного меха, притыренный мной в «Оксфаме». Я запихиваю их в походную сумку от MS и вприпрыжку отправляюсь в путь. Натягиваю шляпу на уши и засовываю руки в карманы. Все будет чики-пуки.

Весь Моссли-Хилл испещрен маленькими кострами, часть — живые и бодрые, остальные тлеют, изредка неохотно вспыхивая янтарножелтым. К Сину идти пока рано, так что я сворачиваю к костру позади «Аллертон-Армс». Это странный маленький район, где полно норт- и ист-эн-деров, уважаемый за свое благосостояние, словно лопнувший аппендикс он окружает Л18. Вечно приходится выслушивать от новичков в соседних общежитиях городские мифы о маленьких уродцах, сидящих в кружке и ставящихся героином, о безжалостных девчоночьих бандах и старьевщике, что торгует теликами «Bang and Olufsen». Реальность же — это безмятежный, хотя и обветшалый пригород, заселенный преимущественно матерями-одиночками и старичками.

Костер свирепо гудит, языки пламени со свистом рвутся вверх, вливаясь в воздушные потоки и танцуя опасные танцы вместе с близрастущими деревьями. Шипят и плюются во все стороны фейерверки. Вертятся и разбрасывают вокруг себя огненные брызги «Катеринины колеса»[9], а ракеты распарывают ночной небосвод слепящими полетами. Как можно судить о квартале по его собачьим жителям, точно так же можно судить о нем по его кострам. Плоскодонки, шины, гладильная доска, журналы, одежда и все, что только возможно вообразить, сброшено в костер, пылающий в каркасе сожженного «Форда-Капри». Воздух пропитан жалящим ядом горящей пластмассы. Все пьянствуют, смеются, танцуют под музыку из чартов, грохочущую из пары динамиков, водруженных в опасной близости от завывающего пламени. Трое юных хулиганов оценивают меня похотливыми взглядами. Я одариваю их сияющей улыбкой, и они нервозно отступают в сторону и с ухмылкой переглядываются.

Внезапно сотни фейерверков захватывают ночное небо, и празднующие раскрывают рот, благоговейно аплодируя. Я украдкой пристраиваюсь к одетому с ног до головы в нейлон семейству, желая ощутить себя частью праздника.

Неожиданно я чувствую удар по уху, и моя шляпа — с концами. Я разворачиваюсь и вижу клубок миниатюрных спортивных костюмов, удаляющийся сквозь толпу. Они то и дело мелькают на секунду, затем исчезают из поля зрения. Нейлоновые тряпки обмениваются приятно удивленными взглядами. Я по-тихому удаляюсь, униженная, с потребностью в солидной дозе чего-нибудь.

Я пристраиваюсь в хвост какому-то дедушке и проникаю в главный подъезд дома Сина, затем поднимаюсь на лифте на верхний этаж. Там три двери и я в жизни не вспомню, которая из них Сина. Удачно пробую наугад. Син подходит открыть, с обнаженной грудью и вытирая волосы полотенцем. Он, кажется, несколько ошарашен.

— Как ты зашла?

— Прости! Мне следовало позвонить. Пролезла вслед за одним твоим соседом. Я слишком рано?

— Нет, не прибедняйся, входи. Я просто надеялся по-быстрому прибраться в квартире «до прибытия Их Высочества».

Я следую за ним в гостиную, мой взгляд прикован к его широкой атлетической спине. У него просторная, светлая квартира, стремящаяся к минималистской сдержанности.

— Что изменилось? — спрашиваю я, опускаясь на диван, — Выглядит совершенно по-другому.

Он пожимает плечами, секунду окидывает меня взглядом. Швыряет полотенце на пол, затем исчезает в кухне. Возвращается с бутылкой шампанского и двумя стаканами.

— Здесь тебе предложат «Кэрол Смайли».

Наливает стакан и протягивает. «Кристал». Ребятам он этого не поставит. Пузырьки выскакивают мне на пальцы, на которых до сих пор сохранились чернильные пятна от дневной писанины. Я прячу их от его глаз.

— Хотелось бы. Кстати, очень и очень красивая телка, еще какая, ё. Красивая.

Кга-си-ваи, вот как он произносит. Он устраивается обратно на диване, скрещивает ноги претенциозно-небрежно и теперь пялится на меня с бешеной настойчивостью.

— Что изменилось в тебе, между прочим?

Чувствую, как у меня сжимается в горле. Син — мудак, но он симпатичный на морду ублюдок — и еще он пугает меня, что пиздец. Мне хочется, чтоб Джеми и компания позвонили в домофон прямо сейчас! Я делаю унизительные потуги найти подводку для глаз, губную помаду, косметику и попробовать разрядить обстановку.

— «Кэрол Смайли», а? В общем, я так полагаю, с меня довольно. Там подтянуть, там поправить, и на нее снова можно подрочить. Разве стала бы ей отсасывать, а? Не в ее возрасте.

Теперь Син начинает несколько напрягаться. Мне это видно — он делает над собой изрядное усилие, чтобы сохранять безразличный вид.

— Ты про что, маленький? Девка выглядит на все сто, еще как! Возраст здесь ни при чем.

— Конечно, конечно — только когда женщина разменивает сороковник, у нее вкус как бы другой в одном месте, ты не думаешь? Видимо, что-то связано с гормонами, смена образа жизни и все дела. Ты