чистая сметана.
– Что за увлечение съестным?
– Ничего. А как насчет ленча?
– Думаю, что мог бы предложить арахис, если, конечно, гостиница обновила запасы в холодильнике.
– Как всегда?
– Давай на полчаса позже, чтобы нарушить традицию.
Она кивнула, глядя ему за спину.
– Аманда, ты закончила с этим ксероксом?
– Я как раз туда иду, – ответила секретарша.
Нед подождал, пока ее каблучки не застучали в коридоре, потом он сделал воздушный поцелуй, повернулся и вышел так, чтобы это видела Аманда.
– Да, Джок, – говорил П. Дж. Р. Паркинс кому-то на другом конце провода. – Не стоит ее пересылать. Я стер уже. Там интересно было только имя – Тони Риордан.
Он сидел в кресле так, будто его смастерили вместе с креслом.
– Да-а? – спросил шотландец с обычным раздражением.
– Риордан, – повторил Паркинс.
– И что, мне подключаться? – спросил Джок кисло.
– Если нет, значит, я тоже могу ошибаться.
Возникла неловкая пауза. Паркинс напомнил о себе:
– У вас есть файл по вчерашнему несчастному случаю с бегуном?
– У меня? Нет.
– Мне кажется, фамилия Риордан принадлежит не то парню, которого сшибли, не то тому, кто его сшиб.
Зевок был явственно слышен в трубке.
– Проработаем это, Питер, проработаем. – И линия в МИ-5 отключилась.
Вообще-то Паркинс мог сидеть, наклонившись и вперед и назад. Но, видимо, гены внушили ему, что торс сидящего должен быть в строго вертикальном положении. Чтобы разрядиться после стычки с шотландцем, он встал и начал расхаживать по узкому пространству между столами с электронным оборудованием и инструментами.
Он должен сделать несколько звонков. Надо позвонить дежурному сержанту и выяснить имя Риордана. Имя. Гражданство. Может, все это и совпадения. Может, он вовсе не Тони и не янки. Не исключено, что он Пеордан или Деордан, размышлял про себя Паркинс, потому что сообщение, которое он получил, было телефонным, а не письменным.
Но если это все же был Тони Риордан, американец, то что за игру ведет этот хитрец, полковник Френч?
Молодой человек в просторной, студенческого типа одежде лежал на животе: ноги были раздвинуты в стороны, руки согнуты в локтях, голова поднята, а глаза впились в окуляры бинокля – мощного и поставленного на специальную треногу, чтобы не дрожало изображение.
Он лежал в комнате, видимо, давно покинутой маленькой спальне, на третьем этаже современного жилого дома.
Дом, расположенный в узкой лощине среди богатой летней зелени Риджент-парка, мог быть раньше студенческим общежитием, а молодой человек – одним из его обитателей.
Но дело, которое его полностью захватило, хотя рядом с ним стоял термос с горячим кофе и лежали конфеты, показывало, что его присутствие в этом доме никак не могло быть законным.
На этой высоте в поле его зрения как раз попала довольно большая группа кустов и деревьев, посаженных через улицу и прикрывающих от нескромных глаз Уинфилд-Хауз, резиденцию посла и госпожи Фулмер. Улица, которая пролегала между наблюдателем и объектом его наблюдения, называлась Аутер- Серкл. В этот ранний утренний час немногочисленные машины проносились по ней на юг.
Именно по Аутер-Серкл бежал вчера Нед Френч, когда видел подъем «Олд Глори», а чуть позже – приглушенное сияние Большой лондонской мечети. Этот храм находился к югу от здания, из которого молодой человек продолжал наблюдать за окнами Уинфилд-Хауза и двумя въездами на его территорию с Аутер-Серкл.
Один въезд, прямо напротив общежития, позволял видеть все западное крыло Уинфилд-Хауза и его южный фасад. Но перед ним была протянута цепь, а железные ворота закрыты фанерными щитами, чтобы загородить дом от прохожих. Другой въезд, в нескольких ярдах к северу, оставался открытым, но его охраняли из сторожки. Редкие автомашины, въезжавшие на территорию резиденции, останавливались для проверки, а потом поворачивали налево по дорожкам из гравия к задней части особняка или в другую сторону, на стоянку позади оранжереи и теннисных кортов.
Молодой человек с биноклем взглянул на часы и, увидев, что уже одиннадцать, взял в руку «уоки- токи».[27]
– Танго-два Чарли-первому.
Радиоприемник затрещал.
– Поговори со мной, дорогой.
– Обычный поток. Фургон садовника. Фургон «Ходгкинс и дочь – традиционные обеды».
– Ты наполнил мой день, о глаз Аллаха.
– Десять-четыре.
Молодой человек вытащил доску с зажимом и на разграфленном листе бумаги написал что-то против числа 11. Потом он вернулся к наблюдению. Неожиданно «уоки-токи» издала сигнал вызова.
– Танго-два, танго-два, посетители.
– Повтори, Чарли-один.
– Ты, о благословенный из людей, – сказал мужской голос. – Почистил ли ты свои ботинки, солдатик? Десять-четыре.
Озадаченный парень с биноклем уставился на молчащее радио. Только сейчас до него дошел смысл сообщения: кто-то шел с проверкой. Ну и что? Он был там, где должен был быть, делая то, что приказано. Зачем паниковать.
– Не вставать, – рявкнул голос сзади.
Молодой человек дернулся в сторону за маленьким «узи»,[28] лежавшим рядом с «уоки-токи». Потом застыл.
– Здравствуйте, – выдавил он.
Небольшой человек крепкого телосложения стоял в проеме. На первый взгляд, он походил на озлобленного Микки Руни[29] – такого, который качает пресс по пятьдесят раз в день. То же, похожее на эльфа, лицо, только редкие седые волосы не спадали кудрями, как у актера.
– Ладно, – сказал мужчина. – К биноклю, Шультхайс!
– Слушаюсь, мистер Рэнд.
– Что там делается?
– Все как обычно, мистер Рэнд. Грузовики с продуктами и товарами.
– Следи за тем, о чем болтают в посольстве. Ты слышал о воскресном плане?
– Мистер Крофт мне рассказал. Что-то вроде сборища знаменитостей.
– Отменяется, Шультхайс.
– Хм?
– Не будет. Никакого сборища. Мы не допустим этого.
– Но, как я понимаю, это идея миссис Ф.?
– А ты пойми по-другому, Шультхайс.
– Да, мистер Рэнд.
Разговор двух американцев гулко отдавался в пустой комнате, будто где-то вдали шли переговоры по