Шпора с удовольствием отметил ее реакцию.
– Как горько и как сладко! – не сразу сказала девушка.
– Надо пропить все твое имущество. Это тебя остановит?
– Из имущества у меня только рюкзак.
– А куда ты дела все свои вещи?
– У меня нет вещей. Я ничего не вожу с собой.
– Но собака не влезет в рюкзак.
– Может, возьмешь ее? Тебе ведь она нравится.
Шпора задумался, потом отрицательно покачал головой.
– Нет. Будет напоминать о тебе. Как-то с цирком «Феномен» мы были в Дании. В первый и в последний раз нам тогда разрешили выступить в «Тиволи Гардене». По проложенной туристами дорожке я вышел к памятнику Русалочке. Я просто влюбился в нее. Она выглядела точь-в-точь, как ты. Сама невинность, растоптанная современной жизнью. Вынырнула, бедная, на поверхность со дна морского после счастливого детства только для того, чтобы влюбиться в какого-то сукина сына. Видит бог, как я люблю тебя. Больше своей жизни, будь она неладна. Я только менял одну тюрьму на другую, пока не встретил тебя. Потом эти два дня свободы вместе с тобой. Теперь мне снова пора возвращаться в тюрьму, из которой я уже никогда не выйду – на этот раз заключение будет пожизненным.
Эллен смотрела на Шпору, слушала и ничего не понимала, только сердце тяжело стучало.
– Дай мне еще один день. Подари мне эту ночь. Я не могу уехать с тобой, но без этого подарка я умру.
Она потянулась к нему через стол, стул заскрипел по полу, бокал с вином опрокинулся, грудь выскочила наружу.
– Я люблю тебя, – он сжал ее руки. – Не знаю, куда подевался мой цинизм. Я верю в родство душ, в любовь с первого взгляда и даже в Иисуса Христа. Я верю, – с шепота Шпора перешел на крик. – Я верю в Спасителя нашего!
Официанты бросились к их столику и выстроились стенкой, чтобы изолировать буяна от остального зала, как защитники немецкой сборной пытаются изолировать Бэкхема.
Эллен рассмеялась. Заплакала она еще раньше. И вот, смеясь и плача одновременно, она не замечала ничего вокруг. Сосиски полетели на пол, когда Шпора устремился навстречу ей и сжал лицо любимой в ладонях.
– Сегодня я женился на самой прекрасной женщине в мире. Пусть наш брак будет коротким, но он будет самым настоящим. Именно этот брак.
Предусмотрительные японцы достали фотоаппараты: они были уверены, что перед ними английские знаменитости – судя по блестящей внешности и экстравагантному поведению.
Стареющая американская красавица потребовала узнать фамилию пластического хирурга Эллен; «Мне нужна такая же грудь».
– Может быть, вы продолжите ужин в вашем номере, господа? – бросился спасать положение метрдотель.
Эллен прикоснулась к лицу Шпоры и провела пальцами по его скулам, подбородку, по носу с горбинкой, по напрягшемуся лбу, по рту, такому нежному и грустному. Ее палец скользнул между его губ и погладил нижний ряд зубов.
– Где это мы? – спросила она, как во сне.
– Черт его знает. Главное, что вместе.
– Что-то говорят про наш номер, слышишь?
– Так пойдем туда.
– Благодарю вас. Вы свободны. – Шпора протянул портье пятидесятифунтовую бумажку.
Едва закрылась дверь, они стали срывать одежду – с себя, друг с друга, словно в каком-то угаре. Тяжелое сабо, сброшенное Эллен с ноги, выбило несколько бусин из старинной люстры.
– Я люблю тебя, – выдыхал Шпора ей в самые губы. – Я умер бы ради тебя… Я люблю тебя.
– Я тоже люблю тебя. – Эллен закрыла его губы поцелуем и… прыгнула. Теперь она не побоялась бы прыгнуть с любой высоты: он ее поймает.
Дилли и Рори курили, глубоко затягиваясь – то сигаретой, одной на двоих, то поцелуем.
– Похоже, вы еще не собираетесь уходить, – сказал Кит. – Сейчас четверить первого. Мы закрываемся в половине. Но вы можете сидеть, сколько хотите. Ключи вот здесь.
Молодые люди продолжали целоваться, сплетая ноги под столом, где пристроился Джек Рассел, который наелся до отвала: все отбивные с жареной картошкой достались сегодня ему.
– Когда Дилли должна вернуться?
– Не беспокойся, сегодня она ночует не дома. – Фили одобрительно смотрела, как ловко главный юрист Оддлоуда управляется с ее немаленькими грудями: Жилю удалось, сжав их вместе, взять в рот одновременно оба соска. – Ты великолепен!
– Значит, мы любим друг друга? – Эллен, приподнявшись на локте, смотрела на Шпору.
– Да. Мы любим друг друга.
– Если это и есть любовь, то, выходит, я никогда не любила Ричарда. – И девушка заплакала.
– Если это любовь, я тоже никогда не любил раньше. Не надо, малыш, не плачь.
Они крепко обнялись и прижались друг к другу, потрясенные сделанным открытием. Сердце сжималось от счастья – что они встретились, и от ужаса – а если бы этого не произошло?
– У тебя опять мурашки. Тебе холодно?
– Нет. Страшно.
Эллен вышла в ванную комнату, открыла горячую воду. Огромная ванна на позолоченных львиных лапах стояла на пьедестале. В комнате, облицованной мрамором, мог одновременно помыться целый полк. Высокое окно выходило в парк. Она вылила в воду содержимое нескольких флаконов, стоявших на подоконнике.
– Я пописаю, не возражаешь?
Эллен оглянулась. Обнаженный Шпора стоял возле унитаза.
Прожив с Ричардом тринадцать лет, она ни разу не видела, как он писает. От одной мысли об этом она пришла бы в ужас.
Эллен с жадной нежностью смотрела, как желтая струя ударила в стенки унитаза.
– Так почему тебе страшно? – обернулся он.
– Мне кажется, это не наяву.
– А по-моему, еще как наяву.
Шпора сделал несколько шагов и поставил ногу в ванну, а потом целиком опустился в нее.
– Я же еще не добавила холодной!
Когда они вернулись в комнату, кожа у них на ступнях и ладонях сморщилась, как резиновая.
– Ну вот, теперь я представляю, какая ты будешь в старости. – Шпора целовал ее сморщенные ладошки. – Мне бы хотелось состариться вместе с тобой и увидеть тебя старушкой.
– Ты поедешь со мной?
– Вокруг света? А где мы сейчас?
– В самом дорогом английском отеле.
– Почему бы нам не остаться здесь навсегда?
Когда Шпора задремал на кушетке, Эллен подошла к телефону.
– Алло, – прошептала она. – Несколько дней назад я забронировала билет на фамилию Джемисон… Рейс ВА373, вылет двадцатого. Можно заказать еще один билет на тот же рейс? Хорошо, спасибо.
