Проходя мимо дома управляющего, Кристин обратила внимание, что к частоколу привязано несколько чужих лошадей. А вскоре после того, как Кристин и ее спутники вышли на дорогу, их обогнала целая группа всадников, впереди которой ехала Яртрюд. Ульв сделал вид, что не заметил ни жены, ни ее родичей.
Кристин знала, что с самого Нового года Ульв ни разу не переступил порог собственного дома. Как видно, разлад между ним и его женой зашел еще дальше, чем обычно, потому что Ульв перенес сундук со своей одеждой и оружие в верхнюю горницу хозяйского дома и поселился там вместе с сыновьями Эрленда. Однажды в начале весны Кристин заметила Ульву: дескать, жаль, что он все не ладит с женой; Ульв только взглянул на нее, но усмехнулся так, что слова застряли у нее в горле.
Стояла ясная, солнечная погода. Вдалеке меж зубцами гор воздух казался совершенно синим. Желтая листва березовых рощ уже 'поредела, хлеб убрали почти повсюду, и только кое-где вблизи дворов еще колыхался поблекший ячмень, а на лугах зеленела росистая отава. На церковном холме теснилась многолюдная толпа, и воздух оглашало возбужденное ржание жеребцов, потому что конюшня при церкви была переполнена и многим крестьянам пришлось привязать кобыл во дворе.
Приглушенный неодобрительный ропот пробежал по толпе, когда у подножия холма появилась Кристин со своими спутниками. Какой-то парень громко расхохотался, хлопнув себя по ляжке, но старшие зашикали на него. Не убыстряя шага, высоко подняв голову, вышла Кристин на церковный двор. Она задержалась на мгновение у могилы ребенка, а потом у могилы Симона, сына Андреса. Здесь лежала большая плоская плита, высеченная из цельного камня; на ней было вырезано изображение человека в шлеме с забралом и кольчуге, опирающегося на большой треугольный щит с гербом; а по краю плиты шла надпись; «In pace, Simon Armiger. Proles Dom. Andreae Filii Gudmundi Militis. Pater Noster».
Ульв поджидал Кристин у южных дверей храма: меч свой он оставил на галерее.
В это мгновение на церковном дворе показалась Яртрюд в сопровождении четырех мужчин: это были два ее брата и двое стариков крестьян; один из них – Колбейн, сын Йона, много лет служивший оруженосцем Лавранса. Они направились к двери, ведущей в ризницу.
Ульв спрыгнул на землю и заступил им дорогу. Кристин услышала издали короткую громкую перебранку: Ульв пытался помешать жене и ее спутникам проникнуть в церковь. Прихожане, собравшиеся на церковном дворе, подошли ближе; Кристин тоже направилась к спорящим. Тогда Ульв вскочил на каменный выступ, поддерживающий галерею, перегнулся через перила, схватил первый попавшийся ему под руку топор и, когда один из братьев Яртрюд попытался стащить его вниз, спрыгнул на землю и взмахнул топором. Удар пришелся шурину в самое плечо, но тут подбежавшие крестьяне схватили Ульва. Он отбивался, пытаясь вырваться из их рук, – Кристин увидела его налитое, кровью, искаженное гневом и яростью лицо.
В это мгновение на пороге показался отец Сульмюнд с одним из молодых клириков из свиты епископа. Они о чем-то поговорили с крестьянами. И тотчас трое слуг в ливреях, украшенных белым щитом епископа, взяли Ульва под руки и повели его со двора, а Яртрюд и ее спутники скрылись в дверях церкви следом за двумя духовными особами.
Кристин подошла к крестьянам.
– Что случилось? – резко спросила она. – За что вы схватили Ульва?
– Ты сама видела, что он пролил кровь на пороге божьего храма, – ответил кто-то с не меньшей запальчивостью.
Толпа разом отхлынула от нее, и она осталась у церковных дверей одна со своим сыном.
Кристин показалось, что она догадывается, в чем дело: как видно, жена Ульва вздумала пожаловаться на него епископу. А он не сдержался, нарушил святость церкви, и теперь ему грозит суровая кара. Когда из двери в ризницу выглянул незнакомый дьякон, Кристин подошла к нему, назвала свое имя и спросила, не согласится ли господин епископ ее принять.
Внутри храма вся драгоценная утварь была уже расставлена по местам, но свечи на алтарях еще не горели. Скупой солнечный свет, проникавший сквозь маленькие круглые оконца под сводами, струился между темными колоннами. Многие прихожане уже разместились на скамье, идущей вдоль стены корабля церкви. На хорах перед почетным сиденьем епископа стояла небольшая группа: Яртрюд, дочь Хербранда, оба ее брата – один из них, Гейрульв, с рукой на перевязи, – Колбейн, сын Йона, Сигюрд Гейтюнг и Туре, сын Боргхильд. А позади и по сторонам резного сиденья стояли два молодых священника из Хамара, еще несколько человек из свиты епископа и отец Сульмюнд.
Когда хозяйка Йорюндгорда выступила вперед, низко склонившись перед епископом, все взоры устремились к ней.
Епископ Халвард был высокий дородный мужчина чрезвычайно почтенного вида. На висках его под красной шелковой шапочкой серебрилась седина, а удлиненное мясистое и отечное лицо пылало румянцем; у него были крупный орлиный нос, двойной подбородок, узкий, как трещина, почти безгубый рот над аккуратно подстриженной с проседью, бородкой – и только кустистые брови над сверкающими, черными как угли, глазами были все еще совершенно темными.
– Мир тебе, Кристин, дочь Лавранса, – сказал господин Халвард.
Он окинул женщину испытующим взором из-под нависших бровей. Одна из белых старческих рук епископа сжимала золотой крест, висевший на его груди в другой руке, покоившейся на коленях, обтянутых темно-лиловой рясой, он держал навощенную дощечку.
– Что побудило тебя явиться ко мне сюда, госпожа Кристин? – вновь заговорил епископ. – Не находишь ли ты, что было бы пристойнее, кабы ты подождала до полудня, пришла ко мне в Румюндгорд и там поведала мне то, что лежит у тебя на сердце?
– Яртрюд, дочь Хербранда, тоже явилась к вам сюда, досточтимый отец, – ответила Кристин. – А Ульв, сын Халдора, вот уже скоро тридцать пять лет служит моему супругу. Он всегда помогал ему во всем и был нам верным другом и родичем – вот я и подумала, не могу ли я пособить ему, в свой черед…
Яртрюд издала какое-то тихое, не то презрительное, не то злорадное восклицание, остальные продолжали глядеть на Кристин: прихожане – с негодованием, свита епископа – с приметным интересом и любопытством. Господин Халвард обвел всех суровым взглядом и потом обратился к Кристин:
– Значит ли это, что ты осмелишься выступить на защиту Ульва, сына Халдора, против предъявленного ему обвинения? Тебе, должно быть, известно, – поспешно добавил он, подняв руку и не давая ей ответить, – ни один человек, кроме твоего супруга… не вправе требовать от тебя ответа в этом деле, если только твоя собственная совесть не понуждает тебя к этому. Поэтому прежде обдумай…
– Я уже обдумала, господин епископ; я знаю, что Ульв не сдержал себя и пустил в ход оружие у храма божьего, но не могу ли я услужить ему, внеся за него выкуп? А не то, – с усилием добавила она, – мой супруг не замедлит приложить все старания, чтобы выручить своего родича и друга…
Епископ нетерпеливо повернулся к свидетелям, среди которых начался открытый ропот.
– Этой женщине нет надобности оставаться здесь. А ее заступники пусть подождут здесь на скамьях. Ступайте отсюда все, я сам поговорю с госпожой Кристин. Да пусть прихожане на время выйдут из храма… и Яртрюд, дочь Хербранда, тоже.
Один из молодых священников, который был занят тем, что вынимал одну за другой принадлежности облачения епископа, теперь осторожно положил украшенную золотым крестом митру на расправленные складки епископской мантии, спустился вниз и что-то сказал прихожанам, сидевшим внизу на скамьях. За ним спустились остальные свидетели. Потом прихожане и Яртрюд вышли из храма, и служка запер за ними двери.
– Ты упомянула своего супруга, – сказал епископ, по-прежнему испытующе глядя на Кристин. – Правда ли, будто минувшей осенью ты искала примирения с ним?
– Да, господин.
– Однако вы так и не примирились?
– Господин… Простите мою смелость… Но я пришла сюда не с жалобой на моего супруга. Я просила ваше преосвященство принять меня, чтобы поговорить о деле Ульва, сына Халдора…
– Знал ли твой супруг, что ты беременна? – спросил господин Халвард; казалось, его прогневило возражение женщины.
– Да, господин, – ответила она еле слышно.
– Как же принял эту весть Эрленд, сын Никулауса? – спросил епископ.
