слуги Эрленда должны были там ночевать. Она попросила Кристин лечь с ней.

— Чтобы я могла поклясться Лаврансу, сыну Бьёргюльфа, что вы ни на миг не оставались наедине в моем доме! — сердито сказала она.

Кристин засмеялась и пошла с нею. Вскоре к ним туда прибрел и Эрленд. Он придвинул к очагу треногий табурет и уселся на него, мешая женщинам работать. Он хватал Кристин всякий раз, когда та, поглощенная работой, пробегала мимо. Наконец он привлек ее к себе на колени.

— Правду сказал Ульв, что ты такая хозяйка, какую мне нужно!

— О да! — сердито смеясь, сказала Осхильд. — С нею тебе повезло. В этом безумном предприятии она может все потерять — ты же почти ничем не рискуешь.

— Это правда, — сказал Эрленд. — Но ведь я доказал, что хотел получить ее в жены законным образом. Не будь же такой сердитой, тетушка Осхильд!

— Как же мне не сердиться? — сказала фру Осхильд. — Только ты привел в порядок свои дела, как снова устраиваешь все так, что тебе приходится опять от всего убегать с женщиной!

— Не забывай, тетя, — сказал Эрленд, — всегда бывало так: не самые плохие из мужчин попадали в переделку из-за женщин — об этом говорят все саги…

— Господи помилуй, — сказала Осхильд. Лицо ее помолодело и стало ласковым. — Эти слова я и раньше слышала, Эрленд! — Она обхватила его голову и потрепала за волосы.

В это мгновение Ульв распахнул дверь и захлопнул ее за собою.

— Сюда приехал гость, Эрленд… которого тебе, пожалуй, меньше всего хотелось бы видеть!

— Это Лавранс, сын Бьёргюльфа? — спросил Эрленд и вскочил на ноги.

— Хорошо бы, если так! — сказал Ульв. — Это Элина, дочь Орма!

Кто-то дернул дверь снаружи и отворил ее; вошедшая женщина оттолкнула Ульва и вышла вперед на свет. Кристин взглянула на Эрленда. Сперва он как-то поблек и осунулся, но потом выпрямился, и лицо его густо покраснело.

— Откуда тебя дьявол принес, что тебе тут надо?

Фру Осхильд выступила вперед и сказала:

— Пойдемте со мною в горницу. Элина, дочь Орма; в нашем доме все-таки настолько соблюдаются приличия, что мы не принимаем гостей на кухне!

— Я не жду, фру Осхильд, — отвечала та, — чтобы родичи Эрленда встречали меня как гостью! Ты спросил, откуда я приехала? Я приехала, как ты сам мог догадаться, из Хюсабю. Поклон тебе от Орма и Маргрет — они здоровы.

Эрленд не отвечал.

— Услышав, что ты поручил Гиссюру, сыну Арифинна, собрать денег и что снова намереваешься ехать на юг, — продолжала она, — я подумала, что на этот раз ты, вероятно, остановился у своих родных в Гюдбрандсдале. Я знала, что ты засылал сватов к дочери их соседей.

Она в первый раз поглядела на Кристин и встретилась взглядом с девушкой. Кристин была очень бледна, но смотрела на Элину спокойно и испытующе.

Ничто не могло бы поколебать Кристин в ее спокойствии. Она сразу же поняла это, как только услышала, кто приехал; именно эту мысль она постоянно гнала от себя; ее хотела она заглушить с упорством, нетерпением и беспокойством; все время старалась она не думать о том, вполне ли Эрленд освободился от своей прежней любовницы. А теперь ее застигли врасплох, бесполезно было дольше бороться. Но она просила пощады.

Кристин видела, что Элина, дочь Орма, красива. Она была уже не молода, но все же красива, а когда-то, должно быть, была даже ослепительно прекрасна. Она отбросила назад капюшон плаща; голова у нее была правильной, округлой формы, с резкими чертами лица, с чуть выступавшими скулами, но ясно было всякому, что она когда-то была красавицей, головной платок покрывал у нее только затылок; говоря, Элина заправляла под платок со лба блестящие, как золото, волнистые волосы. Кристин ни у одной женщины не видала таких больших глаз; они были темно-карие, круглые, жестокие, но под тонкими, черными как смоль бровями и длинными ресницами они были изумительно прекрасны, особенно при этих золотистых волосах. Кожа и губы у нее обветрились от езды по морозу, но это ее не очень портило — настолько она была красива. На ней была тяжелая, неуклюжая дорожная одежда, но Элина держала себя так, как только это может делать женщина, полная гордой уверенности в своей телесной красоте. Она была, пожалуй, не такого высокого роста, как Кристин, но держалась прямо и гордо, отчего выглядела выше гибкой и юной телом девушки.

— Она все время жила у тебя в Хюсабю? — тихо спросила Кристин.

— Я не жил в Хюсабю, — коротко сказал Эрленд и снова покраснел. — Я провел почти все лето в Хестнесе.

— Вот какую весть я хотела передать тебе, Эрленд, — сказала Элина. — Тебе уже не надо больше искать пристанища у своих родичей и испытывать их гостеприимство из-за того, что я веду твое хозяйство. Нынче осенью я овдовела.

Эрленд стоял неподвижно.

— Я не просил тебя в прошлом году приезжать и хозяйничать в Хюсабю, — с трудом выговорил он.

— Я узнала, что все пришло у тебя в упадок, — сказала Элина. — А я еще сохранила к тебе столько расположения с прежних лет, Эрленд, чтобы считать себя обязанной позаботиться о твоем благополучии, хотя, видит Бог, ты нехорошо поступил с нашими детьми и со мною!

— Для детей я сделал все, что мог, — сказал Эрленд. — И ты отлично знаешь, что я только из-за них терпел тебя в Хюсабю! Ты, конечно, не станешь утверждать, что приносила этим пользу им или мне, — сказал он, презрительно улыбаясь. — Гиссюр справился бы с хозяйством и без твоей помощи.

— Да, ты всегда так доверялся Гиссюру, — сказала Элина и тихо засмеялась. — Но вот что, Эрленд, отныне я свободна. И если ты хочешь, то можешь теперь исполнить то обещание, что когда-то дал мне.

Эрленд молчал.

— Помнишь ли ту ночь, — спросила Элина, — когда я родила тебе сына? Тогда ты обещал жениться на мне после смерти Сигюрда.

Эрленд провел рукою по мокрым от пота волосам.

— Да, я помню это, — сказал он.

— Сдержишь ты теперь свое слово? — спросила Элина.

— Нет, — сказал Эрленд.

Элина, дочь Орма, взглянула на Кристин, улыбнулась и кивнула головой. Лотом стала смотреть на Эрленда.

— Этому минуло уже шесть лет, Элина! — сказал он. — С того времени мы жили год за годом как два грешника в аду.

— Ну, пожалуй, не только так! — сказала она с прежней улыбкой.

— Прошли годы и годы с тех пор, как между нами было что-нибудь другое! — в изнеможении сказал Эрленд, — Детям это не поможет! Ты знаешь… ты знаешь, что я почти не в силах находиться с тобой в одной горнице, — едва не закричал он.

— Я этого не замечала, когда ты этим летом жил дома, — сказала Элина с многозначительной улыбкой. — Мы бывали тогда и не врагами… иногда!

— Если ты считаешь, что мы были друзьями, то на здоровье! — устало сказал Эрленд.

— Вечно, что ли, вы будете стоять! — проговорила фру Осхильд. Она наложила кашу из котла в две большие деревянные чашки и подала одну из них Кристин. Девушка приняла ее. — Неси ее в горницу! А ты, Ульв, возьми другую. Поставьте их на стол; так или иначе, а ужинать надо!

Кристин и Ульв вышли, неся чашки. Фру Осхильд сказала двум оставшимся:

— Идите и вы, нечего вам тут стоять и лаяться!

— Лучше нам с Элиной договориться друг с другом до конца теперь же, — сказал Эрленд.

Фру Осхильд ничего на это не ответила и ушла.

В горнице Кристин накрыла на стол и принесла из погреба пива. Она сидела на внешней скамейке, прямая, как свеча, со спокойным лицом, — но ничего не ела. Ни у Бьёрна, ни у слуг Эрленда тоже не было