Отдыхом для Владимира Ильича служили прогулки, купанья, охота, изредка приезд кого-либо из товарищей или поездка к ним в другое село и в город — в Минусинск или в Красноярск. Так, на рождестве 1897–1898 гг. у него гостил Г. М. Кржижановский, и Владимир Ильич писал (4 января), что «праздники были нынче в Шу-шу-шу настоящие, и я не заметил, как прошли эти десять дней». Глеб Максимилианович пел, «так что мои молчаливые комнаты сильно повеселели с его приездом и опять затихли с отъездом». Рождественские праздники 1898–1899 гг. Владимир Ильич с Надеждой Константиновной проводили в Минусинске, откуда он писал матери: «Приехали сюда мы с Надей… и остаемся до 1-го. Проводим время здесь превосходно. Такого отдыха от занятий только и можно было желать. Усердно катаемся мы, между прочим, на коньках, поем и т. д.» (28 декабря) Играл там Владимир Ильич и в шахматы. Еще 8 марта он просил нас выслать ему шахматы, говоря: «Напрасно я думал, что Восточная Сибирь — такая дикая страна, в которой шахматы не могут понадобиться». Стал он вырезывать их и из коры, что являлось также отдыхом от занятий. В письме от 22 ноября Надежда Константиновна пишет: Володя режет шахматы по вечерам, когда уже окончательно «упишется».
В сентябре Владимир Ильич ездил в Красноярск по разрешению «лечить зубы». «Он давно уже подавал прошение, зубы у него совсем прошли, а тут разрешение пришло на недельку отправиться в Красноярск. Сначала Володя было думал не ехать, но потом соблазнился», — пишет Надежда Константиновна 11 ноября. И Владимир Ильич пишет (16 сентября) из Красноярска, что доволен своей поездкой: «Вылечил себе зубы и проветрился несколько после l/2 годового шушенского сидения. Как ни мало в Красноярске публики, а все-таки после Шуши приятно людей повидать и поразговаривать не об охоте и не о шушенских «новостях»». Оказалось, что и по «зубному делу» Владимир Ильич съездил недаром: у него болел совсем не тот зуб, который он рвал, не дождавшись разрешения, в Минусе, а другой, который и вырвал в Красноярске дантист (письмо Надежды Константиновны от 27 сентября). Ехал Владимир Ильич от Минусинска на пароходе, и, несмотря на то что «набрал с собой», по словам Нади, «уйму книг», дорога, особенно обратная, ему «смертельно надоела». Ездили как-то за 20 верст к Курнатовскому. Приезжал к ним Глеб Максимилианович в ноябре читать первые две главы «рынков».
На охоту Владимир Ильич ходил большею частью с товарищами по ссылке, рабочими Проминским или Энгбергом. Когда в Шушу заявлялся кто-либо из гостей, то они сопутствовали ему. Он стреляет уток, тетерок, куропаток. Мешает отсутствие хорошей охотничьей собаки. За зайцами Владимир Ильич отправлялся иногда зимой на острова Енисея на целый день. И все же, как пишет и Надежда Константиновна, «охотник Владимир Ильич не особенно страстный».
Мать наша собиралась съездить к Владимиру Ильичу на лето и в 1898 г., и он относился к ее поездке в этом году положительно и писал (10 мая): «Очень и очень бы хотелось, чтобы тебе удалось сюда приехать». «Если бы можно во 2-ом классе по железной дороге, то я думаю, что не будет чересчур утомительно». Но поездке этой не удалось совершиться, главным образом из-за тюремного заключения брата Дмитрия Ильича, тянувшегося почти год. До его освобождения, при полной неопределенности его судьбы, мать не хотела, конечно, ехать, а он был освобожден только 20 августа, когда в Сибири началась уже осень и ехать туда было, несомненно, уже поздно.
И этот весь год шла у нас, конечно, с Владимиром Ильичем деятельная переписка химией, и когда он указывает, перечисляя полученные книги, что какой-нибудь «Дневник съезда техников» или «оттиск из Архива» были особенно интересны и «особое за него спасибо Анюте», то это означает, конечно, получение химического письма. О легальных общественных событиях того времени — докладе Лозинского, прениях в Вольном экономическом обществе насчет денежной реформы, о реферате Струве, прочитанном в Москве в 1898 г., и я, и Марк Тимофеевич писали ему в обычных письмах и посылали тезисы докладов. И Владимир Ильич писал по поводу доклада Лозинского, что это шедевр глупости и что стоит усадить его рядом с г. Южаковым (4 января 1898 г.) О реферате Струве, который, помню, поселил большое недоумение среди московских социал-демократов, Владимир Ильич пишет: «Действительно, с такими новыми взглядами вряд ли стоило выступать в кратком реферате. Остатки работы Федосеева были бы интересны в этом отношении; он держался, кажется, совсем иных взглядов на наше помещичье хозяйство перед реформой» (28 декабря 1898 г.).
Самоубийство Федосеева (в июне 1898 г. в Верхоленске) очень огорчило Владимира Ильича, который высоко ставил Федосеева и возмущался поднятой против него и погубившей его ссыльной историей. Еще 24 января 1899 г. Владимир Ильич писал мне, что Федосеев не ответил на два его письма, что на него повлияла «история в Верхоленске», и добавил: «Уже лучше не желай мне товарищей в Шушу из интеллигентов! С приездом Н. К. и то целая колония будет». Владимир Ильич пишет и подробнее о Федосееве, пересказывая письмо Ляховского о всех обстоятельствах смерти Николая Евграфовича, и прибавляет: «Хуже всего в ссылке эти «ссыльные истории».
Была, как известно, ссыльная история и в Минусинской колонии в связи с бегством Райчина, вызвавшая раскол между старыми ссыльными народовольцами и социал-демократами, которая, очевидно, до большой степени отвратила Владимира Ильича от мысли стремиться в город. Со своими товарищами Владимир Ильич все время постоянно поддерживает связь, постоянно пишет нам о них. И в ссылке, как и в тюрьме, вливает он своими письмами бодрость во всех них.
Ульянова-Елизарова А. И. В, И. Ульянов (И. Ленин). Краткий очерк жизни и деятельности. М., 1934. С. 121—126
К ИСТОРИИ ПОЯВЛЕНИЯ В СВЕТ КНИГИ В. И. ЛЕНИНА «МАТЕРИАЛИЗМ И ЭМПИРИОКРИТИЦИЗМ»
После переписки из Сибири в сохранившихся у меня письмах Владимира Ильича оказывается довольно большой перерыв — на целых восемь лет. Половина его — от 1900 до 1902 и затем от 1905 до 1907 — объясняется тем, что мы жили с ним вместе или за границей поблизости. Правда, за границей в 1900– 1902 гг. мы переписывались тоже, ибо жили по большей части не в одном с ним городе, и переписка вследствие более свободных условий была там большой и интересной, но писем, понятно, от тех двух лет не сохранилось у меня вовсе, ибо при возвращении в Россию я, конечно, не могла взять их с собой, если бы даже не ехала на верный почти арест, как в тот год. От 1905 до 1907 г. Владимир Ильич жил в Питере или под Питером, в Куоккале, и мы отдыхали от переписки.
В промежутке между этими двумя сроками отсутствие писем объясняется тем, что сначала мне пришлось много кочевать, у меня не было определенного местожительства, и мы и переписывались реже, и хранить письма было менее удобно; первую половину 1904 г. я сидела в тюрьме. Последний год перед революцией — с осени 1904 по осень 1905 г. — переписка наша, главным образом деловая, «химическая», опять очень оживилась, но писем от того времени тоже не сохранилось.
Более правильная переписка шла у нас опять с 1908 г. Она частью сохранилась, а именно: у меня уцелело восемь писем от 1908 и семнадцать писем от 1909 г.
Здесь, опять как в Сибири, она была правильной, так как в основе ее лежало дело — устройство издания второй большой книги Вл. И. «Материализм и эмпириокритицизм» — переговоры о ней, поручения, корректуры и т. п.
Как видно из писем Владимира Ильича осени этого года ко мне в Москву, перспективы тогда насчет издателя были очень плохие. Он пишет, что надежды на Граната надо, видимо, оставить, ибо тот купил
