отметить еще раз, какую обманчиво великолепную пару они составляли. Он — высокий, внушительного вида, она — такая хрупкая и красивая, в черном, что придавало ее бледному лицу вид неземного. Какие-то люди встретили их и провели к местам, отведенным для них в первом ряду. Миловидная полная женщина, судя по виду, экономка этого дома, выступила вперед, чтобы поприветствовать мистера Рейда.

Спустя некоторое время начались речи. Священник, которого я слушала в маленькой церкви на Пятой авеню, произнес страстную речь с похвалами Дуайту Рейду. Со своего места я видела и Брэндана, и Лесли в профиль и могла наблюдать за ними, пока слова священника звучали в собрании. Брэндан выглядел мрачным и явно чувствовал себя неловко, словно хотел быть где угодно, но только не здесь. Профиль Лесли был таким чистым и холодным, словно был высечен изо льда. Она слушала каждое слово с вниманием скорбящей вдовы, и черные перья ее шляпки дрожали, когда она наклоняла голову. Не совсем подходящая случаю роль и не совсем подходящий случаю траур, так как она уже снова была замужем после смерти Дуайта.

Когда священник закончил хвалебную речь о Дуайте и сел, член судейской коллегии города прошел к кафедре и разложил на ней листки. Я слышала об этом человеке, читала о нем в газетах. Меня очень интересовало, кто избрал его для присутствия на церемонии. В верхах в эти дни было так много подлости, так много дел о продажности правосудия. Любой, более далекий от скандалов, был бы более приемлем для участия в церемонии, чем этот человек, хотя он и был представлен как один из друзей Дуайта Рейда.

Речь была такой скучной, что слушатели начали беспокойно двигаться и перешептываться, что было не совсем прилично. И я немного отвлеклась, не в силах сосредоточить внимание на его словах, когда услышала, как кто-то рядом со мной прошептал:

— О несчастная леди!

Я быстро перевела свой взгляд на переднюю часть помещения и увидела, что Лесли стоит лицом к аудитории. Она протянула руки, как бы умоляя дать ей слово, и человек за кафедрой глядел на нее в полном изумлении. Ее пошатывало от слабости, и ее бледность была ужасающей. Вмешательство Лесли заняло не более чем несколько секунд, ибо Брэндан был уже возле нее. Он легко подхватил ее на руки и сказал председателю, направляясь со своей ношей к двери:

— Простите нас, пожалуйста. Моей жене плохо. Она в обмороке.

Я не думала, что Лесли была в обмороке, но во всяком случае она не сопротивлялась, когда он уносил ее через поспешно открытую перед ними дверь. Когда миловидная экономка дома заторопилась вслед за ними, оратор отыскал в своих записках то место, на котором его прервали, и продолжал свою монотонную речь, несмотря на оживленный шепот в помещении. Я ушла со своего места незамеченной, выйдя через заднюю дверь. Перед собой я увидела экономку, которая показывала путь к комнате, расположенной через холл, и я последовала за ней. Брэндан внес Лесли в комнату и положил ее на софу. Минуту похлопотав в комнате, экономка сказала, что принесет нюхательные соли, и поспешила выйти. Я заперла дверь за ней, и Брэндан отметил мое присутствие быстрым взглядом, не произнеся ни слова.

Нюхательные соли не нужны были Лесли. Ее щеки уже не были смертельно бледными, они покрылись румянцем, как будто она была в лихорадке. Она села и оттолкнула Брэндана от себя.

— Как вы смеете останавливать меня? — воскликнула она, и я услышала истерические нотки в ее голосе. — Почему вы не позволили мне сказать правду? Всю правду! Чтобы все присутствующие узнали ее.

— Вы сошли с ума, — холодно произнес Брэндан. — Таким поведением вы добьетесь только того, что ваше имя попадет в скандальную хронику на страницах газет.

Он взглянул на меня.

— Не впускайте сюда никого, Меган, до тех пор, пока она не придет в себя настолько, чтобы я смог увезти ее отсюда.

Когда вернулась экономка, я через щель в двери взяла у нее пузырек с нюхательными солями и сказала, что миссис Рейд желает остаться с мужем наедине. Она не задала мне вопрос по поводу моего присутствия, и я смогла закрыть тяжелую дверь прежде, чем голос Лесли можно было услышать за пределами комнаты.

Все эмоции, накопившиеся в ней, вылились наконец, и наблюдать это было ужасно. Черты ее лица исказились, и оно стало некрасивым. Голос стал резким и визгливым.

— Настало время рассказать правду! Настало время рассказать всем, что это вы убили Дуайта. Вы так заботились, чтобы не запятнать свое драгоценное фамильное имя, что убили своего брата и использовали мальчика, желая скрыть свое преступление.

Она замолчала, обессилев, и страшная тишина наступила в комнате. Мной овладел ужас. В первое мгновение я почти поверила ей. Но потом во мне поднялась волна протеста и недоверия, и я поняла, что надо защищать Брэндана от этого безумия. Я крепко держала дверь, зная, что ни одного человека нельзя впускать в комнату.

Его лицо покрылось смертельной бледностью, а щека подергивалась в нервном тике. Он сжал кулаки, и я испугалась, что он сделает что-нибудь ужасное, ударит ее. Но затем его пальцы медленно разжались, и он не тронул ее, хотя она продолжала поток диких обвинений:

— У мальчика был пистолет, да! Но выстрел был сделан из вашего пистолета, а не из того, что был у него в руках. Вы что, забыли, как я помогла вам избавиться от лишнего пистолета так, чтобы его никто не нашел? Я помогла вам!.. Потому что была глупа и любила вас, несмотря ни на что.

Лесли хотела вскочить, но Брэндан схватил ее за плечи, удерживая на софе так крепко, что, может быть, даже причинил ей боль. Теперь он, конечно, будет отрицать ее слова. Он рассмеется в ответ на эту злобную клевету, которая не может иметь под собой реальной основы. В мыслях, не произнося ни слова, я умоляла его так поступить.

Но он ничего не сказал. Он продолжал удерживать ее так же крепко, и наконец ее голова запрокинулась назад, и она посмотрела на него глазами, в которых уже появились признаки того, что она начинает понимать происходящее. Казалось, она поняла, что была на волосок от гибели, и, поняв, обмякла у него в руках. Он позволил ей откинуться на софу и отошел от нее на несколько шагов. Мне очень хотелось оказаться где угодно, но только не в этой комнате. Я увидела и услышала столько, что вряд ли смогу жить дальше спокойно, если Брэндан не опровергнет ее слова. И все же он ничего не сказал.

Лесли, считая, что избавилась от непосредственной угрозы, села и снова принялась пронзительно выкрикивать ужасные слова:

— Вы думаете, что сможете заставить меня замолчать? Вы думаете, я позволю вам сбежать к одной из ваших любовниц? Никогда! Вы останетесь со мной и будете страдать так же, как вы заставили страдать меня. И если только вы сделаете шаг в сторону, я расскажу правду всем — так, как почти сделала это сегодня!

Рука Брэндана взметнулась, и звук пощечины звонко разнесся по комнате. Лесли сжалась в комочек на подушках софы и наконец-то замолчала. Брэндан стоял и смотрел на нее сверху вниз, и если до этого его душил гнев, то сейчас он был полон ледяного презрения.

— Отвезите ее домой, — приказал он мне. — Я не отвечаю за себя, если она будет продолжать в том же духе.

Он открыл дверь и прошел мимо, ни в чем не убеждая меня и ничего не отрицая. Я заперла дверь за ним, повернув ключ в замке, чувствуя, что моя душа рвется на части. Мне хотелось бросить Лесли там, где она была, и не видеть ее. Мне хотелось бежать вслед за Брэнданом и умолять его опровергнуть слова его жены. Было у меня еще и самое простое желание: добиться силой, чтобы эта женщина сама отреклась от своих слов. Я поняла, до какой степени я потрясена, если во мне возникло непроизвольное желание кого-то оскорбить или обидеть физически. И это поразило и успокоило меня. Мгновение я постояла, прислонившись спиной к двери, ожидая, когда установится дыхание, чтобы начать действовать. Я могла сделать, конечно, только одно.

Взгляд, брошенный вокруг, показал мне, что из комнаты есть еще один выход в служебные помещения с лестницей, ведущей вниз, к погребу. Если бы я могла поднять Лесли, мы могли бы спуститься по ней. Здесь никто нас не остановит, чтобы задавать вопросы или выражать сочувствие. В этом состояла моя единственная цель. Я должна была ее добиться, несмотря на состояние ужасного шока.

Я подошла к софе, взяла Лесли за руку и потянула, не слишком нежно пытаясь поднять ее на ноги. К моему величайшему удивлению, она не сопротивлялась, напоминая скорее тряпичную куклу, чем живую