который делается все легче и легче, когда созревает, и потом не падает – отрывается от ветки и плывет вверх. Веселое лимонное солнце подмигивает Джеку из-за щетинистой завесы ветвей. Чайки и вороны смеются одобрительно. Он закрывает глаза и сам всплывает вверх, вслед за дымом.

На лицо, теплая и мягкая, падает темнота. Он садится от неожиданности, сбрасывая ее руками, как паутину. Перед ним стоит Джилли, руки на бедрах, и глядит с видом человека, у которого кончилось терпение.

– Я тебя сюда не дремать привезла, – говорит она.

Джек переводит взгляд с нее на свою руку, на которой намотаны трусы от ее купальника, потом на Джилли, моргая, как идиот, при виде ее голого тела, пятнистого, будто у руслы, от тени и света.

– Ты… привезла…

Она опускается на колени рядом с ним, ловко распутывает трусы и отбрасывает их в сторону.

– А разве тебе не интересно, каково это? – спрашивает она, глядя на него с той напористостью, которую он уже видел раньше.

Он пытается собраться с мыслями:

– Каково – что?

Она смеется чуть диковато, и до Джека тут же доходит, как электрический удар, что она «закаменела» или «в улете» не меньше, чем он.

– Сам знаешь, – говорит она.

Он мотает головой, чувствуя, что отупел и не соображает, восприятие отстает от событий на небольшой, но заметный интервал. Сердце стучит в груди, пытаясь за ними угнаться.

– То, что делают они, – говорит Джилли.

– Ты хочешь… – Он сглатывает слюну, во рту пересохло. Сейчас он думает, что есть другие, более ординарные способы менять реальность: сосредоточившись только на разуме, он упустил из виду тело. – То есть ты все время собиралась…

– А чего это все удовольствия только Эллен?

Хихикая, она валится на него. Кожа у нее, как и у него, горячая и гладкая. Одну руку она просовывает ему между ног, стаскивая плавки, пытаясь одновременно его поцеловать. По их тайной связующей нити он ощущает пугающе резкий голод, а под ним – обычную для Джилли холодную решимость… которая в данных обстоятельствах пугает еще сильнее.

Он вывертывается, отворачивается, сопротивляется. Не то чтобы он был против самой идеи: будь у него шанс подумать, он бы вполне мог согласиться. Почему бы и нет? Ему тоже любопытно. Но она не дала ему такого шанса. Думать времени нет, только реагировать.

– Джилли, прекрати!

– Нет, ты прекрати!

Как всегда, ей надо, чтобы вышло по ее. Она наваливается, борясь уже всерьез, сильно всаживая локоть ему в бок – то ли намеренно, то ли нет. Они уже скатились с его полотенца, песок липнет к телам, и кожа больше не скользит, а царапается – друг о друга, об упавшие ветви и сосновые шишки, разбросанные по пляжу.

Нет места для слов, слышно лишь тяжелое дыхание, уханье и стоны самой грубой драки, какая только у них бывала. Локти, колени, кулаки, ногти без пощады. Как обычно, Джек терпит поражение, и уже скоро Джилли берет верх, а после этого исход драки уже не вызывает сомнения, если даже раньше вызывал. Физически ему с ней не справиться, и так было всегда. Но сейчас у него есть в арсенале иное оружие. Если он не может победить ее телесно, он воспользуется разумом, своей силой. Удивительно, что это не пришло ему в голову раньше. Или не столь удивительно: применить силу против Джилли – то же самое, что применить ее против самого себя.

Но другого выхода нет. Слишком далеко все зашло. Она его положила на лопатки, села верхом на грудь, коленями прижимая руки к песку. Ее пах с прилипшими песчинками, в дюймах от его лица, и отвернуться невозможно от того, что до сих пор он видел лишь на глянцевых страницах журналов, жадно рассматриваемых в школе или дома у друзей, хотя там было по-другому: Джилли куда моложе нарисованных там женщин, и еще – она его сестра.

– Проси пощады, – выдыхает она.

Он выворачивается, чувствуя, что готов расплакаться. Он ненавидит ее за то, что она творит: пытается согнуть его под свою волю, заставляет его делать то, что он должен сделать, чтобы себя защитить. Он пытается нащупать свою силу, но не может ее достать: до сих пор еще не научился вызывать ее сознательно, хотя он уже к этому близко, дразнящее близко. Прямо на краю.

– Джек, я… тебя… предупреждаю…

Она чуть отвернулась от него, пытаясь одной рукой содрать с него плавки.

Он погружает зубы в соленую с песком кожу ее бедра. Джилли вскрикивает от боли и ярости, и он чувствует резкий удар в лицо. Что-то хрустит в переносице, на миг ослепляет пылающая белая боль. А потом кровь повсюду, и она его уносит куда-то.

Придя в себя, он ощущает, что лежит на песке, Джилли на нем, но никакой борьбы. Губы их впились друг в друга, кончики языков тихо-тихо соприкасаются, будто здороваясь. Закрыв глаза, Джек ощущает трепет ресниц Джилли у себя на лице, как шепот крыльев бабочки. Сердца их бьются единым ритмом, и глуховатое эхо этих ударов заполняет мир. У ее поцелуев вкус яблок и клубники.

И крови.

Ахнув, он отодвигается. И Джилли тоже.

– У тебя кровь…

У Джека снова отвисает челюсть – распахиваются шлюзы памяти. Это не тот выход, которого он искал, это вообще не выход. Он такой же голый, как Джилли, и такой же желающий. Увядающий пенис опускает виноватую голову. Сейчас он флэшбеком вспоминает, как разворачивались события в этой реальности: идея проклюнулась у них еще несколько дней назад, план обсуждался и согласовывался, а потом, когда приехали на этот пустынный берег, начался взаимный соблазн с веселым смехом и ободряющим шепотом, игривая череда поцелуев и ласк, трудные места облегчались выкуренным вместе косячком и желанием, которое росло с каждой минутой и еще сейчас не угасло. Вот, с ужасом чувствует Джек, как оно должно было развиваться с самого начала – только так не было. Эти счастливые события не стерли его память о том, что им предшествовало. Чувство гнева, чувство, что его предали, отвращения, которое скрутило узлом сердце и желудок. И это стало в миллион раз тяжелее вынести. Не потому что ощущавшееся отчетливой реальностью вдруг скрылось за маской иллюзии, лжи. Это само по себе было бы достаточно плохо… и все же куда лучше. Что самое худшее, он знает: никакой иллюзии не было. Этот мир реален — но реальны и другие. Он в них существовал какое-то время. И они до сих пор существуют в нем.

А тем временем Джилли вынимает из рюкзака платок и тянется к брату с заботливым видом. В этой реальности она вся – беспокойство, чувствует – как наверняка было раньше, только сейчас она не собирается это игнорировать – расстройство на том конце их экстрасенсорной телефонной линии.

– Не лезь!

Джек отползает по песку. Он не может понять, почему из всех возможностей его сила выбрала именно эту. Но выбери она другую, разве не было бы у него тех же воспоминаний, тех же чувств? Не были бы сейчас также невыносимы прикосновения Джилли, в любых обстоятельствах?

Она движется за ним, точно так, как раньше.

– Джек, что с тобой случилось?

– Уйди!

Голос его дрожит на грани истерики. Фишка в том, что сколько бы он ни говорил о своей силе, будто она так выбрала, – это только способ уйти от правды: он выбрал сам. Может быть, неосознанно, но все равно: раз он в этом здесь и сейчас, а не в каком-нибудь другом, так это потому что сам он на каком-то уровне хочет здесь быть. Что вообще было бы не так страшно, если бы не память. Если бы не чувство, от которого бегут мурашки по коже и поднимается тошнота, когда Джилли, не обращая внимания на его слова (как и раньше!), заботясь только о том, чтобы остановить кровь, пододвигается так близко, что сейчас вот дотронется. И даже это чувство не было бы так неодолимо, если бы ненадолго отодвинуться от нее и от всего этого, хотя бы на время, чтобы разобраться со всем этим для себя. Но он не может, ему