томлюсь по ним. Получу их, и они не удовлетворят безбрежное алчущее пространство. А я хочу его наполнить? Дело не в том, что чего-то не хватает, а в том, что нечто не найдено. Возможно, что-то не вспомнено. Платон понимал это как тоску по времени до рождения, когда душа была освобождена от вульгарных нужд и телесных ограничений. Для Платона обязанность человека – помнить. Помнить все, что мы есть, перед лицом той малости, которой кажемся. Развитие души для души.
Это нелегко, поскольку есть множество ложных богов и каждый требует: «Смотри на Меня». Боги денег, боги славы, боги зависти, боги отчаянья. Все наглые боги материального мира, которые рядятся в ризы и претендуют на то, что сияют как золото. Логично было бы предположить, что, если мир действительно таков, обладания им – таковым – было бы достаточно. Самый богатый был бы самым довольным. Так? А самая знаменитая – самой счастливой. Так? Чем больше я имею, тем лучше становлюсь. Так?
Утешай меня, как Папу из рода Медичи, всеми материальными уловками. Пусть я обожрусь с золотой тарелки. Пусть тело мое отяготится самоцветами, добытыми потом и кровью. Пусть я буду жить в таких роскошных дворцах, что Небо зальется румянцем. Если материальная жизнь – это всё, то пусть всё и будет. Ничего не упускай. Принеси мне всё, чем только можно набить бездну. Я буду Мидасом, завязшим в тавтологии золота. Прогресс. Прогресс… может, прошлое было умнее? Корыстолюбивые монахи, на крысах вскормленные монахини, внушающая ужас власть Церкви в вони благовоний, что тщетно маскирует смрад. Прокаженные с трещотками и уродства отощалого человеческого облика. Все это, однако, дух. Дикие заскоки духа, что издевался над узами телесными. Не приходится сомневаться в отличии действительного мира от реального, осязаемого мира образов.
А что сейчас? Никакого золота. Но и никакого духа. Современное убожество, нечто новое в истории. Лучше быть попрошайкой на Ганге, чем расплющиться позолоченным колесом Запада.
Шепчи моей душе. Мы пришли издалека. Ну, вот. А пройденное расстояние важнее состояния путешественников по прибытии на место? Я объявилась здесь издалека так спешно, что не успела спросить, хочу ли я вообще здесь объявляться. Да и выбирать не придется. Едва я узнаю достаточно, чтобы начинать расспросы, – все на борт, отплываем. Общество в Кругосветном Круизе. Потрясающе, да? – куда б мы ни приплыли, все начинает походить на то, где мы уже бывали. Потрясение новизны? Забудьте об этом.
Забудьте. Настало время помнить. Время может идти назад. Может стоять неподвижно. К чему подталкивать по пути прогресса? Вместо прогресса читай – «технология». Тот же самый материальный мир, только в скафандре из ДНК. Как Бороться с Временем Техно-Способом. Пересадкой сердца. Новой любовницей. Новой машиной. Бомбой Побольше и Получше. Локализацией и уничтожением гена старения. Подтяжкой лица на сей момент. «Нинтендо» для детишек. Виртуальная Реальность для взрослых. Ешьте больше облученных продуктов. Вам дурно? Радиотерапия, химиотерапия, кишки вон, груди вон, наш робот позаботится о вас. Теряете волосы? Жизнеподобный парик и пикник на нашей фолликулярной ферме. Боитесь смерти? Полезайте в холодильник. Мы разморозим вас, когда сможем. Боитесь смерти? Новинка! Гроб с компьютерным управлением. Самоочищающийся.
Царство Небесное внутри вас.
Это было давным-давно. Рыба голубая и зеленая в розовато-лиловом море. Море чистыми цветами на корпусе. Темные корабли раскалывают красочное море. Темное море, бесстрастное над тонущим парусом.
Ранним утром прохладно. Солнце, еще светло-желтое, обесцвеченное, не оранжевое от жара. Солнечный шар подернут золотом, желто-оранжевый и красный, чем глубже день. Купи у меня золото, очищенное огнем, и одежды, вымытые песком. Она была бела, и в голове у нее – солнце. Ее следы не оставляли отпечатков.
На этом острове видений ум до блеска отдраен очищающим солнцем, а она собирает розы и бросает их в луну. Белое к белому, сброшенный цвет, побледневшие лепестки золотого дня. День меркнет, она – тоже. Что остается? Только не время крупицами под ее ногами. Мир сворачивается, как свиток. В начале было Слово. И в конце тоже.
Читай мне. Сейчас же. По строчкам, что нитью ведут тебя сквозь пещеру. Назад, вперед, бессмысленность времени для всех, кто не стремится ко времени. Все искусство относится к одному периоду. Определяй по акценту, не по хронологии. Спрашивай: «Куда падает ударение?» – но не интересуйся, где и когда, ты не антиквар. Искусство – не археология. Как я его узнаю? По исступлению. Как я узнаю? По его верности себе. Как узнаю? По форме. Здесь нет хаоса; уродливым крыльям отпор.
А любовь? Жаровня, на которой я сгораю. Сумасбродная, чрезмерная, необузданная, беспредельная. Наше спасение – в риске, а не в мелкой, жалкой жизни, готовой цепляться за что угодно, ибо у нее нет ничего. Ты не плот. Я не моряк. Ты не слаба. А я – не только сильная рука. Я хочу любить тебя так, чтобы не терять в детях и вещах. Хочу любить хорошо, но для такой любви мне придется любить больше, чем любовь. Придется найти в себе сумасбродство чувств, что заставит меня задержаться на одном месте.
Влюбляться: Искусство или наука? Тяготение настаивает, и сердце падает с подвернувшегося дерева. Генофонд или опера? Выбор за тобой. Некогда нас венчала Церковь, а теперь – эти людишки в белых халатах.
Подними взгляд. Настало время звездопада. Свету две тысячи лет, а он слепит глаза по-прежнему. Дай мне увидеть твое лицо. Твое лицо озарено двадцатью веками. Кто сказал мне, что у тебя в глазах звезды? Дай мне увидеть твое небесное тело. Я не защищена от звезд. От сотни миллиардов прочих низверглась ты сгустком газа; ни четких границ, ни определенного объема. Ты могла бы заполнить любое пространство, но заполнила меня. Я видела, как ты падала с крыши звезд, и в момент падения ты проступила четче.
Я подняла мерцающее тело, замороженное в кристалле, поцеловала грань твоего лица и трехмерную геометрию всех твоих членов. Пять твоих вершин: ноги, руки и лицо, пятиугольник надежды, а я – талисман в твоей руке.
Отмени меня; ты отменяешь. Отзови меня все дальше и дальше сквозь пустоши времени, тут, там, нигде, несущую белые розы, не красные. Не мертвого поэта, а живую любовь, и если слова, что я несу, стали прахом, я возрожу их в твоих устах.
Поищи там, откуда начала. Высота в разреженном воздухе. Масса твоя все быстрее сквозь невесомые листья. Тело твое кувыркается, а сетки внизу нет. Дай мне отереть твои кровоподтеки манипулой. Ты – святыня; телесма. Держись за мою руку, твое сердце еще бьется, нет, не ровно ровно сбой, а пульсом в моей ладони. Возьми мою руку, читай по ней сегодня, а на остальное нет обетов.
В мерзлой ночи, запутавшись в звездах, потерявшись в исчезающем свете, я взяла записку из твоей руки, а взамен оставила свой листок бумаги. Я написала на нем «ПОБЕДА» и подписалась – «Нельсон». А потом сбежала от армады врачей и полиции, семейных щупов и ночных зевак.
– Кто она? – спрашивали эти люди, глядя мне вслед. А я растворялась в синих улицах.
Это было давным-давно. У нее была дочь по имени Клеида. Она была самым знаменитым поэтом античности. Ее труды составили девять томов. Больше о ней почти ничего не известно.
Современные ученые смеялись над ней – она сравнила луну с розой. Со времен Возрождения розы красны, но ей-то что?
Она несла белые розы, не красные. Бутон, цвет, расцвет. Расцветшие розы у ног ее, влажные и нежные, падшие розы и возносящаяся луна. Коснись меня; ты касаешься. Твои руки белы, твои губы бледны. Бледны цветы, покрывшие тебя на вечерних похоронных дрогах. Ускользни же, пока луна полна; полнее твои губы в истощающемся дне.
Люби меня; ты любишь. Твое верное сердце в золотой груди. Ты носишь мою кирасу; тебе не нужны ни копье и ни щит. Свет, что делает тебя мишенью, ясен. Сбитая светом, ты изверглась пламенем.
