связанного Шеннона и смотрят на него, словно на зверя в клетке. Болтают меж собой по-немецки, кроме тех случаев, когда обращаются к Шеннону или Ханне. Их крупные, умащенные лосьоном тела блестят в свете луны. Они все время хихикают.
Ханна. Будьте добры, оставьте его, пожалуйста, в покое.
Немцы делают вид, будто не понимают ее.
Фрау Фаренкопф (наклоняется над Шенноном. и говорит громко и медленно на языке, который плохо знает). Правда, что вы сделали пи-пи на чемоданы этих леди из Техаса? Ха-ха-ха… Подбежали к автобусу, и прямо перед дамами сделали пи-пи на их чемоданы?
Негодующий протест Ханны покрывается раблезианским хохотом немцев.
Фаренкопф. Das ist wunderbar! Wunderbar![31] Ха? Какой жест! А?! Вот и показали этим леди, что вы есть настоящий американский джентльмен! Ха? (Поворачивается к остальным и шепчет что-то неприличное.)
Обе женщины в полном восторге. Хильда, задыхаясь от смеха, падает в объятия мужа.
Ханна. Миссис Фолк! Миссис Фолк! (Устремляется к появившейся на веранде Мэксин.) Попросите, пожалуйста, этих людей оставить его в покое. Они издеваются над ним, как над зверем, попавшим в западню.
Смеясь, весело дурачась, немцы уходят с веранды.
Шеннон (вдруг громко кричит). Возвращение к детству… ха-ха… Возвращение к детству… Инфантильный протест… ха-ха-ха-ха… инфантильное озлобление против мамы и Бога, ярость против проклятой детской кроватки, ярость против всего… всего… Возвращение к детству!
Все ушли. Ханна и Шеннон остались с глазу на глаз.
Шеннон. Развяжите меня.
Ханна. Пока нельзя.
Шеннон. Я не могу этого вынести.
Ханна. Придется немного потерпеть.
Шеннон. Меня охватывает страх.
Ханна. Я знаю.
Шеннон. От страха можно умереть.
Ханна. Те, кому это нравится, как вам, мистер Шеннон, не умирают. (Вошла в свой номер.)
Он как раз позади гамака. Комната освещена, и мы видим, что она вынимает из чемодана, стоящего на кровати, чайник, жестянку с чаем и спиртовку.
Возвращается с ними на веранду.
Шеннон. Что вы хотели сказать своей оскорбительной фразой?
Ханна. Какой фразой, мистер Шеннон?
Шеннон. Будто мне нравится.
Ханна. Ах… этой!
Шеннон. Да, этой.
Ханна. Я не хотела вас оскорбить, просто наблюдение. Я ведь не сужу людей – рисую их, и все. Только рисую… Но, чтобы верно изобразить, приходится очень внимательно наблюдать их, не правда ли?
Шеннон. И вы заметили, верней, вам кажется, мисс Джелкс, что вы заметили, будто мне нравится лежать в этом гамаке связанным, как свинья, которую повезут на бойню?
Ханна. А кому бы не захотелось пострадать, искупить свои грехи и грехи всего человечества, мистер Шеннон, если это можно сделать, лежа в гамаке, на котором вас распяли не гвоздями, а всего лишь веревками, да еще на горе, которая куда привлекательней Голгофы. Мне видится даже, как вы изгибаетесь и стонете в этом гамаке… И ведь ни гвоздей, ни крови, ни смерти… Не слишком мучительное распятие за грехи всего мира, мистер Шеннон! (Чиркает спичкой и зажигает спиртовку.)
Отсветы чистого синего пламени создают в той части веранды, где идет сцена, какое-то совершенно особое освещение. Голубое пламя спиртовки мягко отражается нежным, блеклым шелком синего халата, подаренного Ханне актером театра Кабуки, который позировал ей в Японии.
Шеннон. Именно в эту минуту, когда вы мне так нужны, вы против меня. Почему?
Ханна. А я не против вас, мистер Шеннон. Просто я пытаюсь сделать с вас набросок, только не пастелью, не углем, а словами.
Шеннон. У вас вдруг появились повадки старой девы из Новой Англии, которых я раньше в вас не замечал. Я ведь считал вас этакой эмансипированной святошей, мисс Джелкс.
Ханна. Кто же бывает совсем… святым?
Шеннон. Мне казалось – вы бесполое существо, а вы вдруг обернулись женщиной. И знаете, как я об этом догадался? Именно вам, а не мне, нет, не мне доставляет удовольствие то, что я связан. Всем женщинам – сознательно или бессознательно – хочется видеть мужчину связанным. Над этим только они всю свою жизнь и трудятся – связывают мужчину. И считают свою жизненную миссию выполненной и чувствуют удовлетворение только тогда, когда удается связать мужчину – одного или стольких, на сколько хватит сил.
Ханна отходит от спиртовки, охватывает руками стойку веранды и делает несколько глубоких вдохов.