Брунин, резко подняв голову, взглянул прямо в глаза Ла Нагу:

— Ладно — не думаю. Убийство Метепа не свалит Империю. Только я все равно хочу его убить!

— Почему? По каким-нибудь личным причинам?

Ла Нага явно удивляло упорство Брунина.

— Нет… По принципиальным. Он главный!

— Поэтому ты хочешь свергнуть Империю? Потому что он главный?

— Да!

После этого воцарилось молчание.

— Признаю, — согласился Ла Наг. — И почти понимаю.

А ты сам почему за это взялся? — допытывался Брунин, напряженно подавшись вперед. — Только не надо рассказывать о каких-нибудь личных причинах — у тебя есть деньги, силы, флинтеры. Толивианские «гномы»[4] сроду не возьмутся за то, из чего нельзя извлечь прибыль. На что они рассчитывают? И как, скажи, ради Ядра, мы со всем этим справимся?

Ла Наг слегка наклонил голову, слыша местоимение «мы», полез в карман жилетки и вытащил три бумажки по пять марок.

— Вот что хранит Империю. Мы покажем верхам и всем, кто на них полагается, насколько они ненадежны и дешевы. Отчасти эту задачу вместо меня уже выполнила сама Империя. — Он выбрал самую старую бумажку и протянул Брунину. — Прочти, что написано в правом нижнем углу.

Брунин, прищурясь, прочитал с запинкой: «Банковский билет по требованию обменивается имперским Министерством финансов на золото».

— Посмотри на дату. Давно это было написано?

Брунин опустил глаза и вновь поднял.

— Двадцать два года назад.

Он был озадачен и одновременно сердился на собственную озадаченность.

Ла Наг протянул другую бумажку:

— А вот этой всего десять лет. Читай.

— «Банковский билет служит официальным средством оплаты любого долга, государственного и частного, и обменивается имперским Министерством финансов на законные платежные средства».

По-прежнему абсолютно неясно, к чему идет дело.

Ла Наг сунул третью бумажку:

— А вот эта попалась мне в руки сегодня — последний образец.

Брунин без всякой просьбы прочел:

— «Банковский билет служит официальным средством оплаты любого долга, государственного и частного». — Пожав плечами, вернул все три банкнота. — Ну и что?

— Боюсь, сегодня больше ничего не смогу рассказать. — Ла Наг взмахнул самой старой бумажкой. — Просто подумай: чуть больше двух стандартных десятилетий назад это было, несмотря ни на что, золотом. А это, — он махнул новым банкнотом, — простая бумага.

— И поэтому ты стараешься свергнуть Империю? — Брунин недоверчиво помотал головой. — Да ты еще дурней меня.

— Все объясню на борту корабля.

— Какого корабля? Не собираюсь никуда лететь.

— Мы полетим на Землю. То есть если пожелаешь.

Брунин потрясенно вытаращил глаза:

— Шутишь?

— Ни в коем случае, — с раздражением бросил Ла Наг. — Полет на Землю — не тема для шуток.

— Зачем же… — Брунин на полуслове умолк, глубоко вздохнул и прищурился. — Землян сюда лучше не впутывай! Иначе я тебе мигом шею сверну на этом самом месте, и никакая шайка флинтеров не поможет!

На лице Ла Нага выразилось недовольство возникшей проблемой с Землей.

— Не хами. Есть на Земле один человек, с которым я лично должен увидеться. Возможно, от его ответа на некое предложение всецело зависит успех или провал моих планов.

— Кто такой? Главный Администратор или какой-то другой крупный кусок дерьма?

— Нет. Он широко известен, но абсолютно не связан с правительством. И уже знает о моем приезде.

— Кто же это?

— Узнаешь, когда прилетим. Едешь?

Брунин передернул плечами:

— Не знаю… Просто не знаю. Встречусь сегодня вечером с товарищами, обмозгуем. — Он подался вперед. — Только ты растолкуй, к чему клонишь. Мне мало пары туманных намеков.

Брунин обратил внимание, что с той минуты, как он вошел в таверну, Ла Наг старательно следил за выражением собственного лица, на котором отражался небогатый небрежный и легкий мимический репертуар, рассчитанный на желаемый эффект. А теперь прорвались подлинные эмоции. Глаза вспыхнули, губы напряженно-яростно сжались.

— К революции, дорогой мой Брунин. Я предлагаю тихую революцию без крови и грома, которая, тем не менее, потрясет этот мир и мировоззрение всех внешних миров так, что с ней не сравнится никакая буря насилия. В истории полным-полно косметических революций, когда на старую физиономию накладывается немного грима или, если взять более разрушительные и насильственные примеры, на старое туловище насаживается новая голова. Моя революция совсем другая. По-настоящему радикальная… то есть ударившая в самый корень. Я хочу преподать внешним мирам урок, которого они никогда не забудут. Когда я покончу с Империей и со всем, что с ней связано, народы внешних миров поклянутся во веки веков не допускать такого положения, в каком они находятся в данный момент. Никогда!

— Как же это сделать, черт побери?

— Уничтожить вот это, — Ла Наг бросил на стол бумажные марки, — и заменить вот этим.

Он полез в другой карман жилетки и вытащил металлический круглый диск, желтый, достаточного размера, чтобы уместиться в глазнице покойника, и тяжелый — очень тяжелый. С обеих сторон на нем была отчеканена звезда, вписанная в греческую букву омега — символ ома, единицы электрического сопротивления.