«Следователь заводит шашни со свидетельницей», — ехидно провозгласил он, словно читая заголовок в «Корейю да Манья». — Так что берите аженте Пинту и отправляйтесь в Алькантару!

Грызя ногти, я удалился в кабинет. Там я нашел записку Карлуша со служебным телефоном Лоуренсу Гонсалвеша и адресом его работы на Авенида-Алмиранте-Рейш. Я попробовал позвонить, но никто не ответил. Я недоумевал, почему Нарсизу, только накануне похвалив меня, спустя двадцать четыре часа с позором отстранил от дела. Как раз тогда, когда я чего-то добился. Карлуш вошел и сел напротив меня.

— Возникли сложности, — сказал он.

— Я знаю.

— Дорожная полиция отказывается предоставить сведения.

— Нас отстранили от дела.

— Неужели и они уже в курсе?

— Возможно.

Я позвонил одному своему приятелю из дорожной полиции, часто меня выручавшему. Он попросил не вешать трубку. Через пять минут он сказал мне, что завис компьютер. Я дал отбой.

— Имеются и внутренние сложности, — сказал я.

Карлуш глядел на меня, растерянный, несчастный, как ребенок. Я вкратце пересказал ему беседу с Нарсизу.

— И что это означает?

— Это означает, что если раньше мы плавали по мелководью, то теперь под нами темная глубина.

Карлуш приблизил ко мне лицо, застывшее, каменно-серьезное:

— Что вы имеете в виду?

— Я и сам не знаю.

В порту Алькантары было жарко и влажно. Труп из контейнера уже подняли, и люди затыкали носы. Фотограф, сделав снимки, отбыл, и судебно-медицинский эксперт, незнакомая мне женщина, натягивала перчатки, готовясь приступить к осмотру. Я взглянул на тело — молодой человек лет восемнадцати, смуглокожий и худощавый, с черными вьющимися волосами, в одних трусах, бордовых, с улыбающейся рожицей в паху. Я тронул ноги. Мягкие. Убийца снял с него ботинки, или это успел сделать уже кто-то другой, позже. Эксперт приблизилась ко мне.

— Двое служащих ночного клуба заканчивали уборку помещения, — сказала она. — В пять утра они вскрыли контейнер, а в семь, когда закрывали, чтобы вывезти, там был труп. Они же сообщили, что парень этот занимался проституцией. Можно мне подвинуть тело?

Я кивнул. Действовала она ловко. Я проинструктировал Карлуша, и мы стали ждать первых выводов эксперта.

— Причина смерти, — через несколько минут сказала она, — сильное мозговое кровоизлияние, вызванное множественными ударами по голове. Его просто забили до смерти. Мне надо будет взять у него кровь на ВИЧ-инфекцию, которая могла явиться причиной убийства. Я осмотрела его задний проход — доказательства гомосексуализма очевидны. После работы в лаборатории я смогу представить вам более полную картину.

Оставив Карлуша, я направился к железнодорожному вокзалу Алькантары и, дожидаясь поезда, вновь позвонил моему приятелю из дорожной полиции:

— Что, твой компьютер еще не починили?

— Прости, Зе, — сказал он.

— Он и впредь будет ломаться всякий раз, когда я позвоню?

— Не могу сказать.

Я позвонил по домашнему телефону адвоката. Ответила служанка. Я сказал, что хотел бы переговорить с ней. Она сказала, что находится одна дома.

Я сел на кашкайшский поезд и в десять утра уже шел по старой части поселка, направляясь к дому адвоката. Я позвонил. Открыла служанка, но за ее спиной по коридору шел ко мне адвокат.

— Спасибо, Мариана, — сказал он и распорядился, чтобы она принесла нам кофе.

В кабинете он остался стоять возле стола, не приглашая меня сесть.

— Я не ждал вас, инспектор, — сказал он. — Я позвонил к вам в офис, и мне сказали, что вы отстранены от дела и что оно передано инспектору Абилиу Гомешу. Конечно, он не того ранга следователь, что вы, но, без сомнения, работник профессиональный. Итак, чем я могу быть вам полезен?

— Я пришел выразить вам свое соболезнование по поводу смерти вашей жены. Трудно даже вообразить то, что пришлось пережить вам за эти сорок восемь часов.

Он медленно опустился в кресло, продолжая сверлить меня взглядом.

— Спасибо, инспектор Коэлью, — сказал он. — Не ожидал от полицейского такой чуткости.

— Это одна из моих слабостей, а возможно, и сильных сторон.

— Помогает в работе, инспектор?

— Да, — сказал я, — помогает. Как и вера в то, что истина превыше всего.

— Вы кажетесь мне очень одиноким человеком, инспектор, — заметил он.

— Это один из моих секретов, — сказал я, преодолев смущение. — Секреты — вещь необходимая.

— Говорите только за себя.

— Да, наверно, слова «адвокат» и «секрет» не очень-то вяжутся.

— Да нет, мы тоже любим загадки…

Мариана принесла кофе. Пока она разливала его, мы молчали. Когда она вышла, я сказал:

— В вечер накануне своей гибели ваша жена была у меня, сеньор доктор. Вам это известно?

Он поднял глаза от чашки с кофе. Даже когда он недоуменно моргал, взгляд его оставался острым.

— Она уже не раз пыталась лишить себя жизни, инспектор. Вы это знаете?

— Сколько было таких попыток?

— Можете проверить это, справившись в местной больнице. Они дважды делали ей промывание. В первый раз ее вовремя обнаружила Мариана. Это было пять лет назад. Во второй раз ее обнаружил я. Прошлым летом.

— Как вы объясняете эти попытки?

— Я не психиатр и не знаю, каким образом невроз может привести к этому. Не понимаю, так сказать, химии процесса.

— Обычно невроз — результат какой-то психической травмы. Пострадавший пытается таким образом избавиться от воспоминания о ней.

— Похоже на правду, инспектор. Откуда вы знаете такие вещи?

— Моя покойная жена интересовалась трудами Юнга, — сказал я. — А вы не в курсе того, что могло бы…

— Разве моя жена что-то говорила о… Вообще, что она вам сказала в тот вечер?

— Сказала, что брак ваш с самого начала не задался. Я еще подумал тогда, что пятнадцать лет — это довольно долгий срок для отношений, которые с самого начала не сложились. Похоже, она вас боялась и была от вас зависима. Ваша попытка в начале расследования унизить ее это подтверждает.

— А вы не считаете, что это она меня унизила связью с парнем, который на десять лет моложе ее? — быстро парировал он.

— Когда вам стало известно о ее любовнике?

— Не помню.

— Возможно, прошлым летом?

— Да-да… прошлым летом.

— При каких обстоятельствах?

— Я нашел у нее чек на рубашку из магазина, в котором я покупок не делаю.

— Вы сказали ей?

— Сначала я выжидал, наблюдал. Рубашка, в конце концов, могла предназначаться ее брату. Я-то знал, что это не так, но профессия приучила меня к точности.