сказал он Луизе.

— Конечно. Это моя вина, что он едва жив.

Преодолев два лестничных пролета, они услышали рев полицейских сирен.

— Там есть черный выход.

Мэтт развернулся и последовал за ней, удерживая Алека в воздухе. Луиза завершала процессию, чтобы прикрыть их в случаи обнаружения полицейскими, действующими из лучших побуждений. Однако до сих пор в их поле видимости не появилось ни одного копа. Да и Мэтт с Ионой, обутые в туфли, старались бесшумно скользить по полу, так чтобы не было слышно звука их шагов, а Луиза вообще шла босиком.

— Нас окружают полицейские. Я отвлеку их внимание и встречу тебя в пентхаусе, — сказала Луиза Мэтту.

— Будь осторожна, — ответила Иона.

Едва дослушав ее, Лу припала к полу, приняв полусидячее положение. Ее руки искривились, став меньше размером; сквозь поры кожи пробился мех; из костяшек пальцев вылезли когти; позвоночник вздыбился, а в районе крестца отрос хвост; лицевые кости вытянулись в морду, а на пасти появились усы; уши стали больше и заострились кверху, они поднимались и опускались, прижимаясь к мохнатой голове. В волчьем обличии, передвигаясь прыжками, она исчезла из поля их видимости.

Притихнув, Мэтт с Луизой прислушивались к звукам переполоха, который она вызвала среди полицейских. Затем они продолжили пробираться к черной лестнице, беспрепятственно спустились вниз и выбрались наружу через запасной выход здания.

— Обойди спереди, забери машину и вернись за мной сюда.

Она послушалась Мэтта. Иерархия между ними изменилась кардинально.

Иона открыла дверцу машины, не пошевелив и пальцем. Проливной дождь послужил идеальным прикрытием. Никто не обратит внимания на то, чем они занимаются. Иона завела машину и вернулась за Мэттом, поджидающим ее позади здания.

Мэтт разместил Алека на заднем сиденье. Иона пересела назад и положила его голову к себе на колени. Мэтт ехал так быстро, как только мог, не нарушая дозволенной скорости.

Они припарковались в подземном гараже и устремились в лифт, чтобы добраться до пентхауса. Как только Иона открыла входную дверь квартиры Алека, они принялись за работу.

Алека осторожно опустили на кушетку. Мэтт побежал по лестнице на второй этаж за аптечкой. Он вернулся с ней и кипой полотенец в руках. Иона уже успела снять с Синклера рубашку. На колотую рану было страшно смотреть — зияющая дыра, из которой беспрестанно хлестала кровь. Для того чтобы вернуть Алека в нормальное состояние, в него потребуется влить кровь десятерых человек.

Словно издалека, сквозь всю суматоху и волнения, до Алека доносились их голоса.

Видок у него был не ахти какой, и ему не хотелось оставаться сторонним наблюдателем, следящим за действиями Ионы и Мэтта, чьи усилия были направлены на сохранения его жизни. На этой мысли, он оказался на ступеньках своего бывшего особняка. Стоял прекрасный день. Деревья шелестели на ветру, а дети играли в классики во дворе. На гранитных ступенях Метрополитен-музея [87] расположились миллионы людей, кушая, болтая и фотографируясь. Алек чувствовал умиротворение, свободу и жизнерадостность. Вдыхая свежий воздух, он не чувствовал себя обремененным долгом или любовью. Он лучезарно улыбнулся, увидев, как таксист дождался зеленого света. Развернувшаяся перед ним сцена казалась такой знакомой. И тут он вспомнил, что ему знакома подобная манера вождения — так ездил его дед.

Кто-то коснулся его плеча.

— Почему бы тебе вкратце не рассказать мне?

У Алека так долго не было видений. На его языке вертелось множество незаданных вопросов.

Он начал свое повествование.

Иона с Мэттом работали не покладая рук, чтобы остановить кровотечение Алека. Время от времени, пока Мэтт зашивал рану, Иона кидала взгляды на лицо Синклера. Он казался таким спокойным, его лик был прекрасен в своей неподвижности. Ее поразило, сколь сильно они с Раду похожи друг на друга: те же волнистые волосы эбенового цвета, те же черты лица и форма глаз, за исключением их цвета. У Алека глаза были бледно-нефритовые, а у Раду фиалковые. Глаза Алека искрились теплом, а у Раду холодным, сребролюбивым блеском.

Она уселась на пол и бездумно уставилась в пространство, прекрасно понимая, что если Алек еще не издал указа о ее смертной казни, то непременно сделает это, если поправится.

— Иона, очнись. Ты мне нужна.

— Дедушка? — его голос отразился эхом и прозвучал незнакомо. — Ты хочешь услышать о твоих похоронах?

— Да, расскажи мне, пожалуйста.

— Это будет болезненно, даже для тебя.

— Посмотри, где мы находимся. — Он взмахнул рукой в мелодраматичной манере. — Расскажешь мне?

— Хорошо. — Он рассказал ему историю о том, как получил известие, а еще о том, каким он был надломленным и потерявшим жизненный стержень после похорон. Он ничего не пропустил, давая волю чувствам и не скрывая сколь силен его гнев.

— Ты разгневан.

— Ты умер для меня, а кроме того мне пришлось возложить на себя груз всей ответственности за Королевство. А это многовато для того, что можно было бы освоить за один день.

— Мне жаль, что все так вышло.

— Да, мне тоже.

— Мне жаль, что ее вновь забрали.

— Я верну ее.

— Я не ожидал возвращения Раду, — произнес Бакр.

— И вновь, благодаря тебе, мне приходится самостоятельно решать, что делать с Раду.

— Я знаю, у меня были слабости и недостатки, но он мой сын, моя плоть и кровь, как и ты. Я мог… Нет, я не мог этого сделать. По крайней мере, у тебя вновь есть Констанс.

Алек уронил голову на скрещенные руки, гадая, почему не ощущает касания волос о кожу.

— И хотелось бы мне знать, каким образом она сама упала мне в руки?

— Ты страдал, Алек. Любой человек с глазами и сердцем мог увидеть это. Я должен был помочь тебе. Горацио — бесстрашный сыщик, следовал за подсказками, которые я ему давал.

— Спасибо тебе. Ты должен сказать мне, почему, ни с того, ни с сего, ты покончил с собой.

— Я тосковал по твоей бабушке.

— Но у тебя под боком была Рейчел. Она любит тебя.

Бакр вздохнул.

— Я чувствовал себя виноватым за то что люблю кого-то другого. Чем сильнее мы сближались с Рейчел, тем больше я думал о твоей бабушке. Я метался между воспоминаниями об одной женщине и красотой и яркостью другой. Рейчел была сыта по горлу моей неспособностью выбрать, она просто отпустила меня.

— И тогда ты вышел на солнце без защиты и, покрывшись волдырями, встретил смерть?

— Да.

— Потрясающе! Я хотел сделать то же самое в ту минуту, когда увидел, как передо мной упало наземь обезглавленное тело Констанс. В то время, я чувствовал, что не имею права на такую роскошь.

— Ты озлоблен.

— А ты бы не был? Я принес в ее жизнь много боли, и это всецело моя вина.

— Ты винишь не того. Во всем виноват я, все началось непосредственно перед твоим рождением.