руки. – Хватит об этом! – внезапно сказал он. – Давай лучше подумаем, как нам быть. Предложение Дуга лучше, чем условия «Стюарт – Джанни». И всё-таки я против того, чтобы его принимать. Не верю я, что он даст нам всё то, о чём говорит. К тому же он окажется в таком положении, что будет волен делать с нами что захочет.

– Как ты решишь, так и поступим, – ровным тоном сказал Кен. – Если хочешь выбрать «Стюарт – Джанни» – пожалуйста, только я почти уверен, что мы не справимся к сроку. Ты же знаешь – это невозможно. И всё-таки я готов рискнуть. Бывают же чудеса. Но помни, Дэви: многое, в самом деле, изменилось. Впервые в жизни твое решение основано не на том, как будет лучше для работы, а на других соображениях. Ты выбрал «Стюарт – Джанни» только потому, что боишься Дуга и немножко боишься меня. Очевидно, в тебе-то и произошла перемена.

– Нет, – возразил Дэви. – Я думаю о работе; никакой работы не получится, если мы не будем вместе. Я выбрал «Стюарт – Джанни», потому что здесь нас не разъединят.

– Тогда ты просто дурак, потому что Дуг ещё не отступился от нас. Мы ещё не слышали от него последнего предложения предать друг друга. Если тебя беспокоит, будем мы вместе или нет, могу сказать одно: мы будем вместе, пока ты этого хочешь. Я понимаю, раз уж мне приходится говорить это вслух, значит ты всё равно не поверишь, что бы я ни сказал. Но ты хотел услышать от меня эти слова – вот я их и говорю.

Его тонкое худощавое лицо потемнело от обиды и злости; серые глаза смотрели почти враждебно. Дэви знал: Кен искренне верит каждому своему слову, и всё же… и всё же, думал Дэви, эти слова подсказаны тем, что он чувствует сейчас, в данную минуту. А то, о чём говорил Дэви, ещё далеко впереди – слишком далеко, чтобы всё сказанное и сделанное сейчас могло как-то повлиять на будущее. Но нельзя же подчинять жизнь парализующим волю мыслям о том, что может случиться в будущем! И снова привязанность к брату заглушила голос инстинкта, и, как всегда в таких случаях, Дэви почувствовал огромное, радостное облегчение.

– Знаешь что, Кен, прости меня, – ласково сказал он, кладя руку на плечо брату. – Сам не знаю, отчего, я расхныкался. До сих пор мы тем или иным путем получали всё, что нужно. А что будет – то будет, уж как- нибудь переживем.

– Вместе, – упрямо добавил Кен. – И так будет всегда.

– Конечно, вместе, – сказал Дэви сердечно, потому что эти слова нельзя было сказать иначе. Но его одолевала усталость. Утренние мечты слишком быстро рассыпались в прах, и он оказался лицом к лицу с действительностью: предстояли ещё годы тяжелого труда, вдохновенных находок и снова труда, прежде чем их работа сможет вызвать уважение у тех, кто не знает о всех пережитых тяготах, кто не видел, с каких примитивных вещей они начинали. Он не мог отделаться от ощущения, что в его жизни наступает важный перелом и дело вовсе не в необходимости выбирать между двумя предложениями. Быть может, он просто прошел сквозь хрупкую, как мыльный пузырь, стенку, ограждавшую мир мечтаний, где можно верить, что идеи живут сами по себе, в другой, суровый мир, где идеи не могут существовать отдельно от людей, которых они так или иначе касаются. Он-то прошел сквозь эту стенку, а Кен – нет. Вряд ли Кен даже замечает её. Внешний мир всё ещё скрыт от Кена завесой падающего снега, а перед глазами Дэви уж нет снегопада, и он видит перед собой заводские корпуса, а сквозь их кирпичные стены видит рабочих, занятых своим делом, а за ними других людей за другими делами – миллионы, сотни миллионов людей. То, что он делает, повлияет на их жизнь, а их жизнь окажет влияние на его собственную, и он уже ни на минуту не забудет об их существовании не только теперь, но и всё то время, что ему осталось жить. Он младше Кена, но сейчас Кен по сравнению с ним ребенок.

– Конечно, – повторил Дэви. Он взглянул на брата, о котором отныне ему придется заботиться, хотя только он один знал, что в суровом мире, где с этих пор ему предстоит жить, их неизбежно ждет черный день. – Значит, останавливаемся на «Стюарт – Джанни» и попробуем сделать чудо; но чудо чудом, а нам нужно отпраздновать новый договор, так что я позвоню Вики и поедем кутить втроем.

– Не втроем, а вчетвером, – сказал Кен и слегка улыбнулся. – У меня есть девушка: Мы встречаемся уже довольно давно. Пора мне познакомить её с вами.

Дэви напомнил себе, что надо сделать вид, будто ему ничего не известно. В свое время торжественное признание Кена в том, что у него опять есть девушка, доставляло Дэви большую радость. Это значило, что Кен по-прежнему готов поделиться с ним всем самым сокровенным. Теперь же это запоздалое сообщение казалось каким-то жалким, недостойным Кена – так ребенок сознается в давным-давно обнаруженной шалости. Тем не менее Дэви был готов притвориться удивленным и воскликнуть: «Да что ты говоришь!» – но не смог. У него не повернулся язык сказать эту ложь. Он не мог примириться с Кеном, с которым нельзя говорить откровенно. Кен должен всегда быть Кеном. Изменяться будет только он, Дэви; поэтому он решил бросить глупое притворство и с огромным облегчением от сознания своей честности почти сурово сказал:

– Ты прав, давно пора! Я знаю об этом не первую неделю.

Кен добродушно засмеялся.

– А ты думаешь, я не знал, что ты всё знаешь? – И ласково добавил: – Брось, малыш! Жизнь дана, чтобы её прожить. Плоха ли она, хороша ли – всё равно от неё никуда не денешься. А ты всегда стараешься разобраться в том, что произойдет, может быть, только через пятьдесят лет!

Дэви ничего не ответил; сейчас он почувствовал, что они с Кеном ближе, чем когда-либо, потому что вместе пережили такое, какого не было в их жизни никогда, и потому что он лишний раз убедился: Кен был, есть и всегда будет Кеном.

– Верно, – сказал он наконец. – Ничего, всё будет хорошо!

И в эту минуту и долгое время спустя он почти верил, что так и будет.