одеться, – нас хотел бы видеть капитан.

«Декарт» был большим кораблем, и его рубка была достаточно просторной, чтобы, не мешая дежурным офицерам, там мог находиться аппарат для жизнеобеспечения Саррешана. Капитан Вильямсон предложил ему проводить здесь большую часть времени – честь, которая польстила бы самолюбию представителя любой расы, – а для пассажира, который не знает, что такое «спать», это оборачивалось преимуществом быть всегда на людях. Некоторым образом он мог с ними даже общаться.

По сравнению с электронным монстром, заведовавшим переводом в Госпитале, корабельный компьютер был крошечным, да и то для перевода выделялась лишь часть объекта его памяти, так как он еще и управлял кораблем. В результате попытки капитана обсудить с Саррешаном сложные психологические и политические вопросы не увенчались успехом.

Офицер, стоявший позади капитана, обернулся, и Конвей узнал Харрисона. Он кивнул ему и поинтересовался:

– Как нога, лейтенант?

– Спасибо, хорошо, – ответил тот и добавил с серьезным видом: – Немного беспокоит во время дождя, благо здесь они идут редко...

– Харрисон, если вам необходимо побеседовать, – сказал капитан с плохо сдерживаемым раздражением, – будьте все же благоразумнее. Доктор, – оживленно обратился он к Конвею, – их социальная система выше моего понимания. Она ближе всего к полувоенной анархии. Однако мы должны связаться с их руководителями либо, если это не удастся, с друзьями Саррешана или ближайшими родственниками. Беда в том, что Саррешан не знает даже такого понятия, как родительская любовь, а сексуальные отношения у них, похоже, необычайно сложные...

– Это на самом деле так, – с чувством сказал Конвей.

– Понятно, что в этих вопросах вы разбираетесь лучше нас, – с облегчением заметил капитан. – Мне сказали, что помимо того, что вы в течение нескольких минут разделяли с ним разум, он был еще и вашим пациентом?

Конвей кивнул.

– Он не был пациентом в прямом смысле этого слова, сэр, потому что не был болен, но сотрудничал с нами во время многочисленных психологических и физиологических тестов. Ему по-прежнему не терпится вернуться домой и почти так же не терпится помочь нам вступить в дружеский контакт с его народом. В чем загвоздка, капитан?

В основном проблема для капитана заключалась в том, что, отличаясь подозрительностью, он, хотя и отдавал должное жителям Митбола, но ожидал и от них того же. Пока они имели дело лишь с Саррешаном – первым представителем этой расы, побывавшим в космосе. Он был «заглочен» грузовым люком «Декарта» и, в представлении сородичей, увезен неизвестно куда.

– Они ожидали, что потеряют меня, – вставил Саррешан в нужный момент, – но не ожидали, что меня украдут.

Реакция жителей Митбола на предыдущее возвращение «Декарта» была вполне предсказуема – по отношению к кораблю были проявлены все формы враждебности, на какие они только были способны. Ядерные ракеты легко было сбить или обойти, но Вильямсон улетел, потому что их боеголовки были исключительно «грязного» типа, и если бы атака продолжилась, жизнь на поверхности планеты подверглась бы серьезной опасности радиоактивного заражения. Теперь корабль снова возвращался, на этот раз вместе с первым астронавтом Митбола, и он должен доказать руководителям планеты или, если не им, то своим друзьям, что с ним не случилось ничего страшного.

Простейшим способом было бы выйти на орбиту вне пределов досягаемости ракет, предоставив Саррешану столько времени сколько потребуется, самому убеждать свой народ, что его никто не пытал и что его разум не захвачен монстром вроде капитана. Оборудование для связи было продублировано в скафандре Саррешана, так что технических проблем здесь быть не могло. Тем не менее, Вильямсон чувствовал, что разумнее было бы самому связаться с правительством и извиниться за недоразумение прежде, чем будет говорить Саррешан.

– Первоначальной целью экспедиции было установить дружеский контакт с этим народом, – заключил Вильямсон, – еще даже до того, как вы там, в Госпитале, так загорелись этими мысленно управляемыми инструментами.

– Причина моего пребывания здесь не совсем коммерческая, – задумчиво, с отсутствующим видом проговорил Конвей. – Что касается данной проблемы, я могу вам помочь. Трудности возникают из-за вашего непонимания, что у них полностью отсутствуют родительская и сыновья любовь или вообще какие-либо эмоциональные проявления по отношению друг к другу, за исключением коротких, но очень бурных связей до и во время брачных отношений.

Понимаете, они действительно ненавидят своих отцов и всех, кто...

– Спаси и помилуй! – пробормотал Эдвардс.

– ...И всех, кто состоит с ними в прямом родстве, – продолжал Конвей.

– Это одно из самых необычных воспоминаний, из сохранившихся в моей памяти. Такое иногда случается после раскрытия перед разумом необычной чужой личности, а этот народ очень необычен...

Общественная структура Митбола до самого недавнего прошлого была прямой противоположностью тому, что большинство разумных существ считает нормальным. С виду – это анархия, где самыми уважаемыми были ярые индивидуалисты, путешественники в дальние края, существа, живущие опасностями и постоянными поисками новых ощущений. Конечно, сотрудничество и самодисциплина были необходимы для самозащиты, поскольку естественных врагов у этих существ хватало, но это было абсолютно чуждо их натуре, и только трусы, физически слабые существа и те, кто ставил безопасность и комфорт превыше всего, были способны вынести позор тесного физического сотрудничества. На заре истории этот слой общества считался низшим из низших, но именно среди них нашелся кто-то, кто разработал метод, позволяющий особи вращаться и жить, не передвигаясь вдоль морского дна.

Возможность жить оседло можно сравнить с открытием огня или изобретением колеса на Земле. Это было началом технического развития на Митболе.

С ростом стремления к комфорту, безопасности и сотрудничеству количество индивидуалистов сокращалось – их достаточно часто убивали.

Реальная власть стала переходить в мохнатые щупальца существ, которых волновало будущее, или тех, кто проявлял такое любопытство к окружающему миру, что, дабы удовлетворить его, совершал постыдные, с точки зрения большинства, поступки и жертвовал физической свободой. Они символически признавали вину, отказывались от полномочий, но фактически являлись настоящими правителями. Индивидуалисты, которые были номинальными лидерами, превратились в подставных лиц за одним достаточно важным исключением.

Причиной того, что все стало шиворот-навыворот, явились коренные изменения в родственных отношениях, основанных на сексуальных особенностях. Поскольку обитатели Митбола эволюционировали в исключительно небольших и замкнутых районах и были вынуждены постоянно передвигаться в их пределах, физический контакт для продолжения рода – чисто инстинктивный в доразумную эпоху – с гораздо большей вероятностью происходил с родственником, нежели с чужой особью. В результате эволюции они выработали эффективную защиту против кровосмешения.

Соотечественники Саррешана обоеполые. После брачного периода каждый из родителей растит двух отпрысков, которые прикрепляются по обе стороны родительского тела и похожи на продолговатые пузырьки. Повреждения, болезнь или умственное расстройство сразу после родов могут вызвать у родителя потерю равновесия, падение, остановку и смерть. Сейчас это происходит редко, так как существуют устройства, поддерживающие вращение, пока опасность не минует. А вот пятна, остающиеся у родителей после отделения детей, очень чувствительны; их расположение зависит от наследственных факторов. Результатом этого стало то, что, если близкие родственники вступают в связь, они причиняют друг другу значительную боль.

Эти существа действительно ненавидят родителей и всех своих близких. У