«Тэффи, только ее! Никого, кроме нее, не надо», — распорядился Николай II, когда у него осведомились, кого из литераторов он желал бы видеть на страницах юбилейного издания, посвященного 300-летию Дома Романовых. Бунин, не расточительный на похвалы, писал ей, уговаривая поберечь свое здоровье: «Помните, как дороги вы не одним нам, а великому множеству людей, вы, совершенно необыкновенная!» «Она единственная, оригинальная, чудесная Тэффи! — вторил Куприн. — Любят ее дети, подростки, пылкая молодежь, и зрелые люди труда, и посыпанные сединою отцы». «Я не могу припомнить другого писателя, который вызывал бы такое единодушие у критиков и у публики», — соглашался с ними Марк Алданов.

«Лучшей, изящнейшей юмористкой нашей современности» называл ее А. Амфитеатров. Георгий Иванов продолжилэту мысль: «Тэффи-юмористка — культурный, умный, хороший писатель. Серьезная Тэффи — неповторимое явление русской литературы, подлинное чудо, которому через сто лет будут удивляться».

И вот прошло сто лет со времени ее дебюта в литературе. Обласканная славой в дореволюционной России, столь же горячо любимая соотечественниками в эмиграции, где она прожила тридцать с лишним лет, Надежда Александровна Тэффи после полувекового забвения на родине триумфально возвращается к российскому читателю. Вышло семь томов собрания ее сочинений (и до завершения его еще далеко), чуть ли не ежегодно переиздаются книги ее рассказов и воспоминаний. Кажется, колодец этот поистине бездонный, и при всем усердии публикаторов, влюбленных в творчество Тэффи, еще не скоро удастся вычерпать его до дна.

Однако новый читатель, успевший полюбить писательницу так же пылко, как ее современники, больше знает Тэффи-юмористку. Меньше известны ее серьезные произведения. И уж совсем мало — лирика.

Она писала стихи всю жизнь. Первое опубликованное ею произведение — стихотворение. Всего же при жизни Тэффи было издано три ее поэтических сборника: «Семь огней» (1910), «Passiflora» (1923) и «Шамрам: Песни Востока» (1923). Все они целиком представлены в настоящей книге[1].

Написанные то с языческой страстностью, то с христианским смирением, пряные и цветистые, греховные и кроткие, пропитанные духом любимого ею Востока и библейскими мотивами, стихотворения представят совсем иную, новую, незнакомую Тэффи — мятущуюся в поисках смысла жизни, сознающую тщету разделить «добра и зла единый хаос», пытающуюся «свечою малой озарить великую Божью тьму».

Стихи Тэффи становились романсами. Она любила напевать их под гитару. Пел ее романсы и Александр Вертинский, в чьем исполнении им — в отличие от их автора — удалось вернуться из эмиграции.

Этот том мы назвали «Черный ирис, белая сирень». «Черный ирис» — так назывался сборник рассказов Тэффи, вышедший в Стокгольме в 1921 году. «Белая сирень» — повторяющийся образ из «Семи огней» («Я жизни жизнь! Я — белая сирень!..»). Черное и белое— аллегория двух начал, равно присутствующих в ее поэзии. Темное — беспокойное, смутное, мучительное, грешное. Светлое — нежное, ясное, ангельское. Черное и белое, добро и зло, смех и слезы.

Однажды некий тринадцатилетний подросток принес, робея, знаменитой Тэффи свои стихи. Она ласково угощала его тянучками и грушами, величала «молодым поэтом», «господином сочинителем», «коллегой по небесным соображениям». А потом призналась — всерьез (она никогда не заигрывала с детьми): «Я люблю стихи и сама пишу их, но… юмористка кормит поэтессу».

И это нечастое (если мерить по высокому счету) сочетание юмора и поэзии было органичным в Тэффи. Не зря она шутя сравнивала свое лицо с фронтоном древнегреческого театра с его смеющейся и плачущей масками. Два начала равно пронизывают все творчество Тэффи. Она сама знала за собой эту противоречивость натуры:

Наряду с поэтическим наследием Тэффи в этом сборнике представлена ее проза, преимущественно автобиографического характера, — чтобы те счастливцы, которые только открывают для себя это имя, смогли составить для себя более полное представление, какое это чудо — Надежда Александровна Тэффи.

Е. Трубилова