— Если кобыла каждый год приносит по жеребенку — и какому жеребенку! — то уж по крайней мере она заслуживает того, чтобы ей давали вволю поесть.

Саймон за обедом пил больше обычного, но вино на него как будто не действовало. Беатриса перехватила обращенный на Саймона взгляд викария, в котором, как ей показалось, была жалость.

Со своего конца стола Брет тоже посматривал на Саймона, но безо всякой жалости. Брет вообще, как всякий человек, который не склонен жалеть себя, редко жалел и других. Но Саймону он отказывал в сочувствии не только потому, что был чужд жалости. И даже не потому, что Саймон объявил ему войну: у него бывали враги, которых он уважал и которыми даже восхищался. Но в Саймоне Эшби было что-то отталкивающее. Вокруг сидели его родственники и друзья, и Саймон всех очаровывал своей веселостью, все они восхищались его благородством и стойкостью перед лицом неожиданного удара судьбы. Они восхищались его умением держать себя в руках, но им и в голову не приходило, что Саймон разыгрывал перед ними спектакль, за которым скрывалось нечто гораздо более грозное, чем ущемленное самолюбие.

Наблюдая за тем, как Саймон делал хорошую мину, Брет вдруг заметил в нем неуловимое сходство с кем-то, кого он совсем недавно повстречал. С кем-то, кто отличался такой же привлекательной внешностью, воспитанностью и отличными манерами и от кого тоже можно было ожидать чего угодно. Кто же это такой? Брет никак не мог вспомнить.

Как всякий человек, который пытается поймать за хвост ускользающее воспоминание, Брет злился, напрягая память. Кто же? Лодинг? Нет. Кто-то, кого он встретил на корабле по пути из Америки? Нет. Макдермотт? Нет. Черт возьми, так кто же?

— Патрик, а ты как думаешь?

Это сказал викарий. «Надо быть с ним поосторожнее», — подумал Брет. Он опасался встречи с Джорджем Пеком почти так же, как с Саймоном. Учитель знает о своем ученике много такого, чего о нем не знает даже родная мать. И Джордж Пек, наверняка, помнит много важных мелочей о Патрике. Однако встреча с Пеком прошла наилучшим образом. Нэнси поцеловала Брета в обе щеки и сказала:

— Какой же ты стал взрослый, мой мальчик! И такое серьезное лицо!

— У Патрика всегда было серьезное лицо, — сказал викарий, пожимая Брету руку.

Он глядел на Брета с интересом, но такой интерес возникнет у любого учителя, который увидит своего ученика после десятилетнего перерыва. И Брет, который в общем-то не очень жаловал священнослужителей, почувствовал, что викарий ему симпатичен. Но он все-таки относился к Джорджу с некоторой опаской: не потому, что тот был священнослужителем, а потому, что тот хорошо знал Патрика Эшби, и потому, что глаза на его некрасивом лице светились умом и проницательностью.

Увидев эти глаза, Брет порадовался тому, что Лодинг подробно натаскал его во всем, что касалось обучения Патрика. Джордж Пек был зятем Лодинга, и у Алекса была возможность, как он выразился, «наблюдать обучение близнецов с первого ряда партера».

Что касается сестры Алекса Лодинга, то такой красивой женщины Брет не видел никогда в жизни. До того, как Алекс с чувством живописал ему историю замужества своей сестры, Брет никогда не слышал о Нэнси Ледингем. «Могла сделать самую блестящую партию: любой мужчина с восторгом бы на ней женился хотя бы для того, чтобы каждый день на нее смотреть: так нет же, ей приспичило выйти за Джорджа Пека». Алекс показал Брету фотографии Нэнси во всевозможных одеждах: от купального костюма до роскошного платья, в котором ее представляли ко двору, но по фотографиям Брет не смог оценить по достоинству ее безмятежную красоту, ее веселость, ее прелестный характер. Он решил, что Нэнси могла выйти замуж только за очень хорошего человека.

Брет прислушался к разговору за столом.

— С кем это я тебя сегодня видела? — Нэнси спрашивала Элеонору. — Что это за пугало сидело в седле — уж не отпрыск ли Тоселли?

— Да, это был Тони, — ответила Элеонора.

— Глядя на него, я вспомнила дни своей молодости.

— Глядя на Тони? Как это?

— Ты этого, конечно, не помнишь, но тогда у нас было много кавалерийских полков. И в каждом была команда джигитовки. А в каждой такой команде был свой вроде бы клоун. И все эти клоуны были похожи на Тони.

— А ведь верно! — радостно воскликнула Беатриса. — Я сегодня пыталась вспомнить, кого он мне напоминает, но не смогла. Эта полнейшая несуразность. Это нелепое сочетание предметов одежды.

— Вы, может быть, удивляетесь, зачем я вообще трачу на него время, — заметила Элеонора. — Но после Шейлы Парслоу учить Тони — это отдых. И он когда-нибудь будет прекрасно ездить верхом.

— А раз так, то ему можно все простить, да? — усмехнулся викарий.

— А что, Ла Парслоу не делает никаких успехов? — спросил Саймон.

— Она никогда не сделает успехов. Седло у нее катается по спине лошади, как кусок льда по тарелке. У меня сердце разрывается от жалости к бедному животному. Хорошо еще, что у Черрипикера гранитная спина и абсолютно отсутствуют нервы.

Но когда все встали из-за стола и перешли в гостиную, оживленный общий разговор разбился на отдельные вялые струйки. Брет вдруг почувствовал, что падает с ног от усталости. Хоть бы никто не задал какого-нибудь каверзного вопроса! Обычно он мало поддавался воздействию спиртного, но непривычные вина затуманили ему голову и мысли путались и цеплялись одна за другую. Сандра и Джейн попрощались с гостями и отправились спать. Беатриса разлила кофе из кофейника, который дожидался их на низеньком столике перед камином. Отхлебнув из своей чашки и обнаружив, что кофе едва теплый, она сморщилась и бросила на Нэнси взгляд, исполненный отчаяния.

— Лана в своем репертуаре, да? — с сочувствием спросила та.

— Наверно, опять спешила на свидание со своим Артуром — не могла подождать лишние десять минут.

Саймон тоже умолк, словно устав изображать неуемную веселость. Только Элеонора по-прежнему излучала то тепло благожелательности и радостное настроение, которое царило за обеденным столом. Во время пауз между вспышками разговоров становился слышен шум дождя за окном.

— Ты была права, тетя Беа, — сказала Элеонора. И объяснила остальным. — Тетя Беа утром сказала, что солнце светит чересчур ярко и к вечеру обязательно пойдет дождь.

— Беа вообще никогда не ошибается, — сказал викарий, глядя на Беатрису с улыбкой, в которой таилась и похвала, и легкая ирония.

— Вы меня изображаете, как какое-то чудище непогрешимости.

Выждав приличествующее время, Нэнси сказала:

— У Брета сегодня был очень трудный день, да и все вы, наверно, устали. Нам пора идти. Надеюсь, что ты придешь к нам, Брет, когда немного отдышишься.

Саймон принес ее шаль, и все они проводили гостей до крыльца. Нэнси сняла свои лакированные туфельки и надела резиновые сапоги, которые дожидались ее за дверью. Держа туфли под мышкой, она взяла мужа под руку, прижалась к нему, чтобы поместиться под их единственным зонтиком, и через минуту чета Пеков скрылась в темноте.

— Молодчина Нэнси, — проговорил Саймон слегка заплетающимся языком. — Ледингемов каким-то там дождиком не проймешь.

— Милая Нэнси, — тихо сказала Беатриса. Вернувшись в гостиную и окинув ее рассеянным взглядом, она объявила:

— Нэнси права, пора ложиться спать. День был нелегкий для всех нас.

— Что, уже спать? — огорченно воскликнула Элеонора.

— У тебя в половине десятого урок с Ла Парслоу, — напомнил ей Саймон. — Я сам видел запись у тебя в книжке.

— А зачем, собственно, ты лазил в мою книжку?

— Хотел удостовериться, что ты не обманываешь налогового инспектора.

— Ну ладно, пошли спать, — сказала Элеонора, зевая и сладостно потягиваясь. — Какой сегодня был замечательный день!

Она повернулась к Брету, чтобы пожелать ему спокойной ночи, и вдруг засмущалась, неловко